все пальчик отводил, когда коньяк свой пил… смешно. Прямо, как скрипач.

— Он сказал, что старый спортивный вывих.

— Вот, подружка, точно! — чему-то обрадовалась Ленка. — Считай, что не соврал… Точно, не соврал! — И вдруг сразу вся затихла на несколько секунд. — И вот что, подруга. Честно скажу. Все нормально. Так и должно было быть. Знаешь, я хоть палец ему и ломала, но потом так хотела, чтобы и Андрюха так умел… как этот козлина… легонько так, тепленько, только-только по волоскам… ювелирно, знаешь. Дулась на него. Целый комплекс нажила… Ё-маё, Ань, это ж как героин! Раз кольнулся и — все… и даже если соскочил, все равно потом всю жизнь про него, проклятого, день и ночь будешь думать. Лежи!

Ленка вскочила и куда-то пропала.

Эти руки, да, Ленка, эти пальцы, ты бы тогда научила меня их ломать все, по очереди…

Нет, это ты сейчас себе выдумываешь, дура! А тогда были только эти пальцы. И как будто даже его самого целиком не было… Один "героин". Одной дозы для очень умной и самоуверенной дуры достаточно.

— Вот, хлебни-ка!

Ленка крепко подхватила ее под голову, приподняла.

Она, не глядя, отхлебнула. В меру горячий, в меру крепкий чай с сахаром и лимоном.

Потом еще чем-то грохнула Ленка… И вправду, тазик принесла.

— Но и это не главное, Ань, да?.. Стой, не отвечай… То есть лежи давай… Это я просто о главном. Я тебе сейчас все это главное порежу, как огурчик, — и кусочками дам, чтобы ты не давилась всей правдой сразу. А потом будет еще одно главное. Еще один огурчик, да?

Ленка оглушительно затаила дыхание. Потом неслышно вздохнула.

— Ну вот, подруга, слушай. Ты мне, значит, ничего не говоришь, но все происходит рядом со мной по такому, самому-самому банальному сюжету. Если бы не банальный, ты бы мне, может, и рассказала — а так, просто совсем уж дурой оказаться в моих глазах, да? Можешь не отвечать… Ты слушай. Первый кусочек. Ты банально залетаешь… У меня вопрос, почему ты, дура, не предохранялась. "Да" и "нет" не скажешь, поэтому отвечаю я. Потому. Потому что, если разобраться, залетела еще раньше… И вот в тот раз взяла и не предохранялась. Пальчики в перчатках не то, да? Да. Отрезаю второй кусочек… Ты говоришь ему всё про всё. Он говорит: типа, зря поторопилась… нет, он говорит, типа, мудро: "Мы зря поторопились"… Да?

— Ты — страшный человек, Ленка! Это ты — гипнотизер и телепат.

— "Да" или "нет"? Так он говорит?

— Да. Почти. Смысл такой.

— Как все в этой банально и однообразно!.. Ну. дальше — понятно что. Обещать — не значит жениться. Ты играешь на время, а он — со временем. Ему в Питер надо. Все устроить… И тихо так линяет. Отваливает. Ты вся в слезах и соплях идешь… Все-все! Тихо! — прикрикнула Ленка наперед, не дожидаясь, дернется ли подруга под пледом или нет. — Знаю, у тебя соплей не бывает. Просто вся сухая до донышка идешь, значит, чиститься, прости Господи. Потом тебе банально говорят, что детей у тебя больше не будет. "Анька, — говорю я потом себе, а не тебе. — Это просто "классика". Самая банальная "классика". Против этого никакой гипноз не действует. Против лома нет приема". Ты идешь домой, и твоя мама, Ольга Николаевна, Царствие ей Небесное, почему-то сразу обо всем узнает. Я ничего не знаю, а она узнает. А почему она так быстро узнала?.. Разрешаю — говори.

— У меня потом кровотечение было. Я не успела… Прямо при ней. Она испугалась, сразу — скорую… Ну, я тоже напряглась… А потом врач ей и намекнула. Там, в прихожей.

— У Ольги Николаевны сердечный приступ — и все. Я на секундочку буду циник, подруга. Так надо. Похороны проскакиваем. Я тогда была… Ты остаешься одна… Нет, ты решаешь остаться совсем одна. Ты мне еще звонишь. Мы еще видимся пару раз. Ты уже никакая. Ты сжигаешь мосты. Ты начинаешь долбиться… у тебя там шалман. Ты еще перед похоронами долбилась, что, не видно было? Если бы не начала, может, еще тормознула. Но ты же максималистка всегда была. Долбиться так долбиться. С универом понятно что. Потом был звонок твой. Ты все-таки тормознула. Почему? Почему именно тогда?

— У меня сон был…

— Сон?! — от души удивилась Ленка. — Ты же в сны не веришь.

— Не знаю. В этот поверила. Ко мне мать во сне пришла…

— Так. Тогда давай в подробностях, — очень заинтересовалась любившая всякие сны Ленка.

— Я и даю, Лен. — Под пледом говорить было легко, как-то приятно вибрировало тепло под пледом. — Я как раз на измену села и, сама не знаю как, заснула. Даже странно. Наверно, поэтому все казалось прямо, как в реальности. Она за мной в школу пришла. Представляешь?

Первый класс. За окном темно, очень темно, давно надо уходить, все уже ушли из класса, кроме нее. Почему она застряла, непонятно. Она собирает какие-то вещи в портфель — учебник, карандаши. Торопится, но при этом почему-то боится выйти из класса… Долго, очень долго идет к закрытой двери. С трудом открывает ее, будто дверь с другой стороны сдерживается очень тугой пружиной.

Она с трудом протискивается наружу… а там ничего нет. Только маленькая "полочка" на огромной высоте, над землей… а в стороне — не допрыгнуть! — школьная лестница, как скелет огромной змеи, сложенной в колена до земли.

А внизу — там, где должен быть выход из школы, раздевалка, двери… только уже ничего нет, одни бетонные плиты какие-то со штырями, торчащими вверх. И стоит мама и ждет ее.

Она кричит маме с этой "полочки": "Мама!" Кричит в ужасе. Последняя надежда, что только мама поможет, снимет с этой страшной высоты. Мама поднимает глаза, смотрит на нее снизу — и видно, что мама ничего не может сделать. Просто стоит так горестно, потерянно…

Она не может спрыгнуть — страшно! А мама не может уйти, не забрав ее из школы, которой уже нет. И она все стоит на этой "полочке", а у нее за спиной раз и навсегда закрытая дверь класса, которую теперь — она точно знает! — никак