Пусть и с запозданием, но работорговцы тоже услышали двигатель и суетливо достали оружие. Рита с досадой увидела в руках у рыжего парня свой пистолет-пулемёт. Патронов в нём не было, значит будет только пугать, трусливый ублюдок!

– Зашторьте! – указал покупатель на клетку. На Риту тотчас опустилась шуршащая темнота.

– Пискните – бошки поотрываем! Уразумели?! – прошипел за занавесью плешивый.

Кто там ехал – Рите было не видно. Она надорвала пальцами прореху в брезенте и выглянула наружу. В клетке гнусавила девка. Тяжело и с присвистом дышала оседлая баба. Ладони Медведицы заткнули рот недоумке. Почему не кричат? Может быть это их спасители едут.

В следующий миг сердце Риты упало. По дороге, подпрыгивая и шатаясь, ехал бронированный внедорожник. На бампере образа, по бортам решётки, на дверях жёлтый восьмиконечный крест.

Машина затормозила недалеко от телеги. Изнутри вышел парень со светлой как пшеничное поле головой и белозубой улыбкой. Пусть и с автоматом, но лихо закинутым за спину, будто совсем не опасался нацеленного в него оружия. Подходя к работорговцам, он держал руки открытыми, но только лишь в знак уважения. В его глазах светился смешанный с добротой интерес.

– Тепла в дом!

В ответ плешивый смачно сплюнул себе под ноги. Никто из работорговцев оружия не опустил. Крестианцы, как правило, в одиночку не ездили и выбирались за стены Монастыря целыми караванами. Хотя этот, кажется, заявился один.

– Ну чего, не признали меня? Ефим, мы же с тобой давеча дела обтяпывали возле Кривды. Нешто забыл?

– Егор? – с сомнением присмотрелся плешивый. Дробовик едва опустился. Должно быть дела возле Кривды и вправду шли хорошо.

– Я тебя сразу узнал, ещё издали! Стареешь, Ефим, хватку теряешь, – опустил руки приезжий. – Чем нынче торгуешь? Всё той же рыбкой?

– Да, та-ак… – расплывчато протянул работорговец. – За что грошик дают, тем и барыжим.

– А сейчас со мной мен вести будешь? – крестианец, кажется, знал, какой товар везут в занавешенной клетке. Не успел Ефим толком сообразить, как дорогу новому покупателю заступил лысый.

– Не выйдет. Уезжай, казначей. Все сделки заключены и цена подошла.

– Алтын и две берегини… – развёл руками Ефим. Рита смекнула, что крестианцы выкупают рабов за хорошую цену.

– Достойно, – присвистнул Егор. – У тебя там, небось, целая клетка красавиц?

– Всё, что вдоль Кривды насобрали, да и в лесу маленько, – плешивый хоть скромничал, но на глазах веселел. Его прошлый покупатель крепко сжал челюсти, наверное, понял, что почти заключённая сделка уплывает из рук.

– Тогда показывай, – подступил Егор ближе к телеге.

– Продано! – встал перед ним лысый. В тот же миг добродушное выражение на лице крестианца растаяло. Он с прохладцей посмотрел на соперника.

– По рукам, значит, ударили и сговорились? – сказал он прямиком в глаза лысому, хотя на деле обращался к Ефиму.

– Нет, не успели мы! – поспешил с ответом работорговец. – Только зачали торговаться, а тут как раз ты, Егор! Смотри, смотри, Егорушка, товар знатный!

Брезент вновь откинулся, Рита встретилась глазами с крестианцем. Егор удивлённо поглядел на неё, но больше внимания уделил двум сжавшимся невегласе в углу.

– Ох и злодей ты, Ефим, – укорил он, глядя на девочку.

– Ну, злодей, пусть злодей. Злодеям тоже есть что-то надо, – притворно охал Ефим. Зря старался – крестианец с ним не друзья. Ещё недавно Егор улыбался, как светозарный Ярила, теперь же при виде пленниц помрачнел, словно Хорс.

Он протянул руки сквозь прутья и осторожно погладил по голове недоумку. Медведица не мешала.

– Кушаешь плохо? – спросил он у грязной девчонки.

– Без мамки пошти не дають… она за ягодхами на бог'ото пошла, ешо не вег'нулась. Я шду. На двег’ велено шдать. Мамка вег’нётся. Я шду. Тг’аву ем. Лепёшки из тг’авы тётка делат. Мамка вег'нётся, а я не в избе, и как? – разоткровенничалась она, словно почувствовала в нём близкую душу. Медведица укачивала ребёнка и тоже беззлобно смотрела на крестианца, пусть также хмуро, как и всегда.

– Это кто с тобой? – шёпотом спросил казначей.

– Тётка… Я не дуг’а, сказывай энтим, – пробурчала мелюзга через сопли. Рита видела, как убогость малявки тронула казначея, но от клетки он повернулся всё с той же улыбкой. Она никак не могла понять это преображение: крестианц жалел невегласе, но как с друзьями разговаривал с работорговцами. Люди ведут себя слишком двулично и странно.

– За каждую даю золотой. Итого: три алтына, – объявил он.

От радости рыжий ударил в ладоши, покупатель из Кроды враз помрачнел, Ефим гаденько ухмылялся. Хозяин клетки чересчур жаден. Будь он волком, так надорвался бы, сдох, но до последнего тащил в нору падаль.

– За бабёнку с девчонкой цена очень знатная. Но за охотницу алтын – мало будет. Любезный окудник мне за неё столько же предлагал.

– А теперь плачу больше! По алтыну за каждую и ещё три сверху даю за охотницу! – выступил крод. Пять золотых монет – щедрость невиданная! По всему стало ясно, цену лысый твёрдо решил перебить.

– Ну, а я налегке. Товара нет, зато деньги имеются. Семь за всех, – не моргнул крестианец.

Дело здесь было не в