Она попятилась.

— Но он… В смысле я заслужил.

Говорить было сложно, мешала отдышка. Казалось бы, единственная рана, но ощущение было такое, будто весь жир, который переполняет моё тело, вдруг превратился в море нефти, в которое бросили спичку.

— Хризантема, можешь сходить и позвать врача? Если они ещё торчат на корме, то могли не слышать выстрел…

Девочка поморгала. На мгновение в её глазах появилось недоверчивое выражение. Наконец она медленно развернулась и вышла в коридор.

Когда за дверью зазвучал быстрый топот её тонких ножек, мне вдруг подумалось, что отпускать её было неправильно, и что теперь она, опасаясь за свою жизнь, верно попробует сбежать. Бежать отсюда было, правда, некуда, но испуганный ребёнок может натворить самые разные глупости. Впрочем, подниматься и брести за ней у меня уже не было сил.

Через несколько минут Хризантема вернулась. С ней был обеспокоенный Дэвид и корабельный врач — старик с длинной козлиной бородкой, который постоянно горбился. У них за спинами теснились остальные матросы. Меня уложили на кровать, раздели и старик стал бережно кромсать моё жирное тело, изымая пулю.

— Кто это сделал, ваше благородие? Обещаю, я найду предателя и… Эм… Сделаю с ним, что полагается, — заявил Дэвид.

Я посмотрел на Хризантему, глазки которой поглядывали на меня из толпы.

— Никто, — ответила я спокойным голосом. — Пистолет случайно выстрелил, когда я его заряжал.

— Ах… Б-бывает, — кивнул Дэвид. Врач покачал головой. Среди матросов зазвучал шёпот. Некоторые стали презрительное фыркать. Один и вовсе громко прыснул, по всей видимости представляя себе эту картину. И только Хризантема смотрела на меня пристальным и задумчивым взглядом.

Когда окровавленная пуля наконец звякнула о металлическую тарелочку, врач завязал мою рану и сказал, что в ближайшее время вашему благородию следует избегать орудовать левой рукой. Затем он и остальные матросы стали протискиваться в коридор. Дэвид ушёл последним, перед этим не забыл поинтересоваться, нужно ли мне чего-нибудь — нет, — и после этого в закрытой каюте остались только я и Хризантема.

Девочка смотрела на меня пристальным и выжидающим взглядом. Не говоря ни слова, я достал пистолет, затем пули и порох и принялся заряжать оружие. В глазах Хризантемы немедленно мелькнуло «понимание». Она стиснула зубы и зажмурилась.

— Вот, — сказал я. — Держи.

Серые глазки открылись.

Хризантема с удивлением посмотрела на оружие, которое я протягивал ей рукояткой вперёд.

— Может взять его себе, если понравился.

Она помялась, затем приблизилась и осторожно взяла оружие в свои ручки. Я протянул её пули и баночку пороха.

— Знаешь, как его заряжать?

Девочка растеряно кивнула.

— Хорошо. Пригодится для самозащиты. Спрячь его и не показывай — это опасно. Но если кто-нибудь к тебе полезет, включая меня, разрешаю прострелить ему голову. Только целься точнее, договорились?.. Вот и хорошо. А теперь иди… Не знаю, найдётся ли на корабле другая одежда твоего размера, но можешь поискать. В платье должно быть холодно… На этом всё.

Хризантема неуверенно кивнула, а затем направила заряженный пистолет прямо в моё лицо. Я улыбнулся. Несколько секунду девочка пристально разглядывала меня своими ясными серыми глазами, я и отметил про себя, что от прежнего её взгляда, взгляда куклы, ничего не осталось.

Наконец она медленно опустила оружие и, озираясь, вышла за дверь.

— Фух…

Я свалился на кресло.

Ну вот и всё. Одно проблемой меньше.

Или больше?

Кто его знает…

Я выдохнул и поморщился от боли, которая тотчас пронизала моё плечо; затем перевёл дух и придвинул стеклянную ёмкость — сокровище.

И так.

Насколько я понимаю, верхний ярус представляет собой своего рода макет окружающего мира. Всё то, что перемещается внутри макета, перемещается в реальности. Следовательно, если я возьму маленький кораблик и переставлю его в тёплые воды, Тиберий сможет выбраться из ледяной западни.

Видимо так… Но прежде чем браться за это дело, я решил сперва провести ещё некоторые эксперименты.

Я выцепил глазами другой сугроб, поменьше, чтобы не привлекать внимания, и поставил его в другой место. В нижнем отделении снова растворилось немного зеленоватого песочка.

Тогда я снова внимательно осмотрел макет, положил на него руки. повернул и обнаружил, что, если крутить его правильным образом, верхний ярус поворачивается отдельно от нижнего. Я повернул его, и миниатюрный вдруг стремительно приблизился и стал намного больше. Я осмотрел корму — людей не было. Занятно… Значит, маленький стеклянный мир не был точным отражением реальности. Возможно, данный артефакт затрагивал только неживые объекты.

Я кивнул и повернул макет в другую сторону. Он снова вернулся к прежней размерности.

Тогда я подобрал небольшой айсберг и попробовал перенести его в открытые воды…

27. семь морей

Я подобрал небольшой айсберг и попробовать перенести его в открытые воды. Я проделал едва ли четверть дороги, когда подобранная мною груда снега вдруг рухнула на землю. В нижнем отделении закончился песок.

Ну ладно…

Я сгрёб остатки зеленоватого песочка, которые лежали на столе, и засыпал их в стеклянный носик; затем сунул в него свой толстый палец и прочитал заклятие: «Амонус гранде».

Брызнула зеленоватая струйка.

Картина была довольно забавная.

Я заполнял нижнюю ёмкость до тех пор, пока у меня не закончилась мана. К этому времени последняя заполнилось примерно на одну пятую. После некоторых размышлений, я решил не рисковать и заняться переноской Тиберия только тогда, когда нижний ярус полностью наполнится песком. Стабильность этого мира была примерно на уровне Файрана, а потому моя мана постепенно восполнялась сама по себе. По моим расчётам, на это дело потребуется не более полутора часа.

Что ж, почему бы не провести это время с пользой? Я набрал несколько книжек с полки и стал методично пролистывать, пробегая подробности глазами и подмечая только самое важное.

Вскоре в моём сознании начал формироваться примерный образ мира, в котором жил Натаниэль.

По своему развитию он находился примерно в середине восемнадцатого века. На земле в это время пиратство, по крайней мере карибское, уже почти кануло в лету — но не здесь. Здесь оно процветало, и на это была одна веская причина: весь этот мир, если верить атласу, похожему на синюю скатерть, на которой были рассыпаны редкие зеленоватые крошки, представлял собой безграничный океан.

Своими размерами он примерно в три раза превышал Тихий. Иные острова были совсем небольшими; другими превышали размерами Японию, но все они терялись в его безграничных водах.

Карта, которую я с большим трудом расстелил одной рукой на столе, подперев судовым журналом и прочими книжками, была не прямоугольной, но круглой. Тонкие линии делили её на своеобразные звенья.