– А почему перестала?

– Попала в больницу с переутомлением. Подруги настояли, чтобы я прекратила себя изводить.

– Это все ради жилья? – спрашивает Миша.

– Ну да, – отвечаю тихо, ковыряя вилкой в тарелке. Он с пониманием кивает, но никак не комментирует.

Дальше разговор течет плавно и неспешно. Мы обсуждаем собак, немного политику, парни рассказывают о своей работе, а Инна Владимировна о тюльпанах, которые выписала из Голландии. Говорит, что Тихон Михайлович соорудил ей на заднем дворе палисадник и поставил калитку, чтобы собаки туда не добрались. Все потому что в прошлом году, пока родителей Миши не было дома, они сожрали все ее розы и раскурочили альпийскую горку. Дальше отец Миши рассказывает о том, что традиция называть сыновей Тихон и Михаил соблюдается в их семье уже пятое поколение, и Миша заверяет, что мы – мы! – продолжим эту традицию. Я не спорю с ним, знаю, что бесполезно. После ужина Инна Владимировна благосклонно принимает помощь по кухне. Мы с Викой быстро убираем со стола и в четыре руки перемываем всю посуду, пока мама Миши под рассказы о его детстве вычищает кухню до блеска. Мне нравится его семья. С ними спокойно и легко, они любят шутить. Я чувствую себя так, словно мы приехали к родственникам на выходные. Никакой скованности и неловкости, которые я испытывала в самом начале вечера. Наконец вытерев одну из раковин, я развешиваю влажное полотенце на ручке дверцы и поворачиваюсь к Инне Владимировне.

– Спасибо вам большое за прекрасный вечер, – говорю с улыбкой. – Я получила огромное удовольствие. Но нам, наверное, уже пора.

– Это еще с чего вдруг? – мама Миши отрывается от натирания столешницы и смотрит на меня удивленно. – На ночь глядя?

– Ну почему же на ночь? Только половина девятого.

– Ну вот именно. И речи быть не может. Вы остаетесь до завтра.

– Но мне завтра на работу, – возражаю я.

– Я тебя отвезу. Будешь вовремя. – В дверном проеме встает Миша, сложив руки на груди. Краем сознания я в который раз отмечаю его привлекательность.

– Миш, у меня даже одежды с собой нет.

Он кивком подзывает меня к себе и, как только я останавливаюсь вплотную к нему, наклоняется и шепчет на ухо:

– Зато у тебя есть запасное белье.

– Нету, – отвечаю так же тихо.

– Есть, – говорит Миша и подмигивает мне.

– Миш…

– Да брось, давай переночуем тут.

– Это неудобно.

– Неудобно спать на потолке, одеяло падает, – произносит Вика, протискиваясь мимо нас, и мы негромко смеемся.

– Ну? – спрашивает Миша.

– Хорошо, – выдыхаю я.

– Вот и славно. Тогда пойдем я покажу тебе щенков.

Он берет меня за руку и выводит из кухни.

– А они там же, где большие собаки?

– Папа увел больших кормить, так что они не придут. Обувайся. – Миша кивает на мои сапоги.

Мне страшно и жутко интересно при этом. Но ведь он же сказал: с ним я в безопасности. Придется довериться.

– Уля, нет, я сказал! – он так строго разговаривает со мной, что хочется спорить просто чтобы подраконить его.

– Ну Мишенька, – уговариваю, поднимая щеночка вверх к Мишиному лицу. – Ну посмотри, какая лапочка. Неужели твоя мама не разрешит?

– Нет, конечно. Начнем с того, что я не собираюсь спать со щенком.

– Ну ты можешь спать где-нибудь в другом месте, а мы с этим лапочкой вдвоем в кроватке.

– Ульяна! – У-у-ух, какой он у меня строгий. – Я сказал: нет! Все, клади его на место и давай в дом. Скоро его родители вернутся.

От одной мысли, что я могу снова столкнуться с устрашающими псами, по позвоночнику стекает капля холодного пота. Я в последний раз целую сморщенный нос щеночка и возвращаю его на большую лежанку, которая стоит в отапливаемом помещении. Это просторная котельная, но родители Миши обустроили все так, что теперь комната превратилась в собачий домик. Миша пояснил, что они живут здесь только зимой, в остальное время года носятся по двору, а спят в вольерах. Мы успеваем войти в дом как раз перед тем, как тяжелая силиконовая шторка шуршит, и в комнату входит одна из взрослых собак. Я тихо ойкаю и проскальзываю в дверной проем. Миша закрывает за нами дверь и ведет меня в гостиную. На диване развалился Марк, рядом Тихон Михайлович. Они смотрят какой-то фильм.

– А мама?

– Стелет вам наверху, – не поворачиваясь, отвечает отец Миши.

– Может, помочь? – спрашиваю я.

– Ну идем глянем. И я бы уже принял душ и завалился. – Миша вроде бы говорит это нормальным серьезным тоном, но при этом все равно играет бровями.

– Даже не вздумай, – шиплю я.

– Ты там про попку мне кое-что обещала.

– Про это вообще забудь.

– Это еще почему?

– Давай так. Я куплю дилдо, оттрахаю тебя им в задницу. Если тебе понравится, я соглашусь на анальный секс.

– Ты сейчас испортила весь романтический настрой, – кривится Миша.

– Кстати, ты знаешь, что для мужчин массаж простаты очень полезен?

– И она права. – Мама Миши появляется из ниоткуда, и я вскрикиваю от неожиданности, а потом густо краснею. Да что ж за поразительная способность попадать в неловкие ситуации? Еще парочка таких сегодня – и меня можно заносить во всемирно известную книгу рекордов. – Сынок, постелила вам в твоей комнате.

– Там кровать маленькая.

– Теснее прижметесь друг к другу.

– Громко не стонать, – бросает, не поворачиваясь, Марк, а мои щеки начинают пылать еще сильнее.

– Ты вообще должен был быть сегодня на свидании с Машей, – шиплю я.

– Перенесли на завтра. – Он передергивает плечами так, словно свидание с девушкой совсем ничего для него не значит. А, может, так и есть. Глядя на Марка, смею предположить, что он не страдает от дефицита женского внимания.

Миша хватает меня за руку и тянет к лестнице.

– Идем уже.

Он заводит меня в спальню, по которой совершенно невозможно сказать, что она принадлежит именно Мише. Нейтральные цвета, обычная, ничем не примечательная обстановка. Я кружусь на месте, разглядывая интерьер.

– Почему мама называет эту комнату твоей?

– Потому что я сплю в ней, когда приезжаю.

Миша подхватывает с пола свой рюкзак и достает из него коробку, завернутую в подарочную бумагу. Подходит ко мне и протягивает ее. Я перехватываю и, подняв к уху, трушу. Внутри что-то глухо бьется о картонные стенки, но по звуку совершенно невозможно определить содержимое.

– Что ты ее трясешь? Открывай, – с усмешкой говорит Миша.