Мадам Маркова встречала ее на вокзале в Санкт-Петербурге. Заэти месяцы наставница сильно похудела и оттого казалась еще выше и строже. Аннедаже подумалось, что ее наставница заметно постарела, и у нее возникло такоеощущение, будто она провела в Царском Селе целую вечность. Но мадам Марковаобняла и поцеловала Анну с прежней теплотой – она была искренне рада сновавидеть любимую ученицу. Только теперь Анна осознала, как соскучилась по мадамМарковой, несмотря на все, что случилось с ней за время разлуки.

– Ты прекрасно выглядишь, Анна. Довольная иотдохнувшая.

– Спасибо, мадам. Все относились ко мне чудесно.

– Так я и поняла по твоим письмам. Как всегда, ее голосзвучал строго, чуть ли не осуждающе – черта, от которой Анна успела отвыкнуть.Такая манера говорить побуждала окружающих думать лишь о том, как бы непрогневать суровую наставницу. Она не проронила ни слова, пока усаживалась внаемный экипаж, чтобы ехать в балетную школу.

Анна, как могла, пыталась сгладить неловкое молчание,повествуя о своей жизни в гостях у императорской семьи, о приемах и званыхобедах. Однако с каждой минутой в ней крепло ощущение, что мадам Маркова зачто-то сердится на нее. Как тут не пожалеешь о только что покинутом прибежище вЦарском Селе! Но увы, ее никто не освобождал от наложенных прежде обязательств.

– Когда я снова начну заниматься? – спросила Анна,следя за тем, как в окошке мелькают знакомые улицы.

– Завтра утром. Однако я бы на твоем месте неоткладывала и самостоятельно размялась бы прямо сегодня, чтобы хоть немногоподготовиться. Полагаю, во время своих каникул ты не особо стараласьподдерживать форму? – Конечно, она не ошиблась, потому что тех немногихупражнений, которые проделывала Анна, было явно недостаточно. Мадам Марковапомрачнела еще больше, когда увидела ее покаянный кивок.

– Доктор не советовал мне торопиться снагрузкой, – вот и все, что она могла сказать в оправдание. Она даже непосмела рассказать о своих ежедневных получасовых разминках в саду. Потому чтосогласно установкам, царившим в балетной школе, эти разминки нельзя быловоспринимать всерьез.

Итак, мадам Маркова молча уставилась прямо перед собой, отчегонапряжение в карете сгустилось еще сильнее.

Анне отвели ее прежнее место в старой комнате, и, пока онашла по знакомым обшарпанным коридорам, сердце защемило от глухой тоски. Этоничуть не напоминало возвращение в любимый дом, напротив, она лишний раз вспомнилао том, как далеко остался ее Николай и их ночи в уютном милом гостевом домике.Вряд ли ей удастся заснуть без его объятий, однако Анна была полна решимостипреодолеть тоску и боль. Им обоим предстояло в одиночку пройти нелегкий путь,прежде чем наступит тот день, когда они снова будут вместе – как она надеялась,навсегда.

Ей не терпелось поскорее сообщить мадам Марковой о своихновых планах, но Анна решила подождать, пока не убедится, что Николай развелся,а Мери вернулась в Англию. Теперь все зависело от того, как скоро решится этапроблема. А пока Анна черпала силы в тяжелом теплом медальоне, висевшем у неена груди под тонкой блузкой.

Как всегда, в это время все ученицы разошлись по классам:кто-то разминался, кто-то делал упражнения у станка, кто-то репетировал, –ив полупустой комнате, покинутой Анной четыре месяца назад, не было ни души.Холодные, голые стены показались ей чужими и просто уродливыми, и Аннапоспешила переодеться в трико и балетные туфли и бегом спустилась в студию, гдепривыкла делать разминку. Первой, кого она увидела, была мадам Маркова,тихонько сидевшая в уголке и следившая за тем, как идут занятия. Присутствиенаставницы немного смутило Анну, но она не подала виду и прошла к станку. Здесьее ожидало весьма неприятное открытие: тело отказывалось повиноваться, оностало каким-то чужим. Спина словно одеревенела, а руки и ноги не способны былипроделать и десятой доли того, к чему когда-то были привычны.

– Тебе придется изрядно попотеть, Анна, – колкозаметила мадам Маркова, и та молча кивнула.

За четыре кратких месяца в ее тело точно вселился упрямыйвраждебный дух, не позволявший ей сделать ни одного правильного, плавногодвижения. И к вечеру, когда она наконец в изнеможении повалилась на постель, вее теле саднил и кричал от боли каждый мускул, измученный тяжелой нагрузкой.Эта боль не давала Анне спать всю ночь и нисколько не ослабла к утру, напротив,тело как будто онемело и повиновалось еще хуже. Результат четырех месяцев,проведенных в неге и довольстве, был ужасающим.

Однако она превозмогла себя и ровно в пять часов уже была наногах. В шесть часов Анна встала у станка, и в этот день ее занятия кончились вдевять часов вечера. Все это время мадам Маркова почти не спускала с нее глаз.

– Непростительно разбазаривать такой дар, как утебя, – сурово заметила наставница, когда утром Анна с большим трудомприступила к разминке. И в еще более резких выражениях предупредила Анну, чтоей не видать сцены как своих ушей, если она не будет заниматься на пределечеловеческих возможностей. А под конец мадам Маркова добавила: – Ты должнапотом и кровью заплатить за то, чтобы снова называться балериной.

Наставница не могла простить Анне столь возмутительнойбеспечности и вечером поговорила с ней еще раз, нарочно сгустив краски. Онивовсе не обязаны держать такую лентяйку на месте прима-балерины. Это звание –великая честь для каждой танцовщицы, и только безусловная самоотверженность иусердие помогут ей вновь завоевать на него право.

В этот вечер Анна отправилась спать в слезах и то и дело принималасьрыдать от боли и отчаяния на протяжении следующего дня. Наконец ей стало такплохо, что она просто села и написала Николаю письмо. Пусть хоть одна живаядуша узнает о том, через что ей приходится здесь пройти и как она тоскует полюбимому человеку. Анна и не предполагала, что на свете бывает такая тоска.

Тем не менее никто не собирался давать ей поблажки, хождениепо мукам продолжалось, и к концу недели Анна успела не раз пожалеть о своемвозвращении в школу, тем более что она все равно собиралась оставить балет.Ради чего она терпит все эти пытки, что стремится им доказать, если в одинпрекрасный день ей предстояло уйти к Николаю и расстаться с балетом навсегда?Однако гордость твердила о том, что ей следует уйти с честью, и она не намеренабыла отступать, даже если это будет стоить ей жизни. Впрочем, в ее теперешнемсостоянии скоропостижная смерть от непосильной нагрузки и бесконечной боликазалась не более чем желанным избавлением от мук.

Так прошло две недели, и вдруг мадам Маркова вызвала Анну ксебе в кабинет. Анна недоумевала, что мог означать этот вызов. Она не моглаприпомнить, когда в последний раз была в этом кабинете, в отличие от остальныхучениц. Для них такие визиты неизменно кончались обильными слезами, а подчас инемедленным исключением из школы. И Анна терзалась от страха, уж не уготованали и ей такая же судьба. Мадам Маркова сидела очень прямо и совершеннонеподвижно за своим рабочим столом и долго смотрела на свою ученицу, прежде чемсоизволила заговорить: