В один прекрасный день русские самолеты на бреющем полете атаковали террасу замка, расположенного на побережье, на которой командующий немецкими войсками в Крыму давал торжественный обед для своих подчиненных, которых он только что наградил Рыцарскими крестами. На следующий день весь Крым задыхался от хохота, слушая истории о том, с какой скоростью эти герои ныряли под столы и прятались в подвалах.

Мы не придавали большого значения тем предзнаменованиям, с помощью которых боги старались уберечь нас от греха гордыни.

Немецкие армии рвались вперед через Дон и Кубань на Кавказ. Они достигли побережья Каспийского моря[3]. Они достигли Волги. Тогда мы впервые услышали название Сталинград.

Мы все были преисполнены уверенностью в победе. Воинственные германские племена, современные остготы, начали мечтать о заселении Крыма. Поскольку земли эти были ничейными, мы пытались застолбить их за собой, подобно тому как это в свое время делали золотодобытчики на Клондайке; мы решали между собой, где будет возведен загон для овец, где будут цвести персиковые сады, а где будет расти кукуруза. Во времена Великого переселения народов здесь, на юге России, была основана империя остготов. Они бесследно исчезли в потоке времени, и следы их были утеряны. По всеобщему убеждению, хотя и не доказанному, эти легендарные люди не исчезли во мраке прошлого и превратились в наших уважаемых предков. Мечта о мировом господстве захватила умы даже наиболее трезвомыслящих из нас.

Затем победоносные потомки остготов поедут домой в отпуск и снова окажутся в столь знакомых им рабочих пригородах Берлина или же в небольших городках Померании и Бранденбурга. Когда они вернутся домой, обеспокоенные тем, что в новом рейхе, казалось бы, привычные для них вещи становятся все более чуждыми и незнакомыми, они поймут, что Германия для них больше не является домом, что именно армия стала их домом, а война – образом жизни.

Когда пришла пора осенних штормов, а перекатиполе опять помчались по бескрайним степям немыслимыми зигзагами, бог войны сбросил свою последнюю маску. Плотину, сдерживавшую поток бедствий, прорвало. Беда пронеслась над чащами, мечтами, трупами погибших, над слезами тех, кто страдал, и мужеством тех, кто стойко переносил страдания, над ужасом отчаяния и отчаянной храбростью – перевернулась очередная страница истории.

Дорога, по которой мы продвигались в сторону Краснодара, бывшего Екатеринодара, пролегала вдоль Азовского моря. Ранней осенью 1942 года вновь пошли дожди, и наша борьба с распутицей началась по новой. Пронизывающий северный или северо-восточный ветер дул со стороны моря, швыряя нам в лицо смесь снега и дождя. Поскольку мы ехали целый день, наши левые щеки постепенно замерзали сильнее, чем правые. Колеса наших повозок все глубже и глубже завязали в грязи на дорогах, и мы постоянно пытались поскорее объехать дорожные ямы по полям. Время от времени мы опять вынуждены были распрягать лошадей из одной повозки, запрягая их в другую; время от времени опять только ценой неимоверных усилий удавалось вытаскивать повозки из грязи; время от времени нам опять казалось, что мы застряли раз и навсегда. В некоторые дни нам не удавалось проехать за день более 2 или 3 километров. Нам приходилось добывать корм для лошадей. Незадолго до описываемых событий, еще до того, как пошли дожди, мы могли за один день преодолеть такое расстояние, на которое теперь приходилось тратить целую неделю.

Я ожидал подхода нашей медицинской роты в той точке, где дорога делает резкий поворот на юг, то есть в сторону от берега моря. В этой пустынной местности я нашел заброшенный крестьянский дом, где можно было разместить личный состав, рядом с ним находилась большая конюшня. Мы прикрыли одеялами отверстия в стенах, где некогда, вероятно, были окна. В мои обязанности входило выдергивать из движущихся войсковых колонн повозки нашей роты в тот момент, когда они проходили в этом месте, если же они проскакивали мимо, вернуть их уже не было возможности; лошадям приходилось ночевать прямо в открытом поле.

В это время у нас возникла одна не совсем обычная проблема. Сильно превысив квоту, мы отправили более половины личного состава в отпуск. Если начнутся бои, это может иметь для нас очень неприятные последствия. Кроме того, когда в Симферополе мы получили приказ о передислокации, наличных людей не хватило даже на то, чтобы усадить их в качестве возниц на все повозки с имевшимся у нас имуществом.

Это были восхитительные дни. Появился сержант Германн и вежливо спросил, можно ли нас пригласить на обед в столовую для унтер-офицерского состава. Ромбах принял это приглашение.

– Что там готовится?

– Пианино! – Хитрое лицо Германна приняло серьезное выражение.

– Я имею в виду, что там готовится на обед?

– Пианино!

– Пианино?

– Мы только что сменяли его на три овцы.

Наши унтер-офицеры постепенно перенимали привычки русских бояр. Из баранины были приготовлены шашлыки. Во время обеда безотказный и надежный сержант Кляйн, заведовавший перевязочной, поведал нам о том, как он навестил во время отпуска своего бывшего хозяина, владельца транспортного агентства:

– Он сказал, что возьмет меня обратно на работу после окончания войны, но будет платить только половину прежней зарплаты. Я спросил его: «Почему только половину?» – «Потому, – сказал старый ублюдок, – что ты не так умен, как мне раньше казалось». – «Я? Почему?» – «Ты не можешь быть умным, если провел всю войну на фронте. Ты мог бы найти себе и лучшее применение».

Мы засмеялись. Все понимали, как прав был старик. Но после 3 лет войны между нами возникла некая духовная близость. Любой человек, который нас покидал, уносил с собой частицу нас самих; оставались верность, преданность, память о совместных испытаниях, юмор и взаимопонимание. Было что-то успокаивающее в осознании того, что при любых обстоятельствах ты можешь положиться на другого. Феномен боевого братства имел свое очарование. Во время любых ужасных катастроф, которые приносит с собой война, даже если волею обстоятельств рядом оказываются совершенно разные люди, какими бы разными у них ни были характеры, у них не остается другого выбора, кроме как дружить. Однако, разумеется, речь не идет о том, чтобы оправдывать войну только на основании того, что некоторые производные от нее вещи выглядят не так уж отталкивающе.

Во время этого обеда мы подробно поговорили обо всех отсутствующих, которые находились в отпусках. Несколько капралов согласились надеть гимнастерки рядовых и занять места ездовых. Вотруба, который получил признание у местного населения в качестве переводчика, пригласил десять гражданских лиц. Все русские прекрасно знали, как управляться с лошадьми, поэтому десять человек для подобной работы удалось найти без особого труда. Они получили деньги и водку для себя лично и хлеб для своих семей. Одетые в немецкую военную форму, они были готовы сопровождать нас на протяжении более 200 километров, хотя мы и не могли им гарантировать, что они смогут вернуться обратно в Симферополь. Они отличали нас от партии более точно, чем мы сами могли это сделать. Все это промелькнуло у меня в голове, пока я поджидал свою роту.