— Хотите? Они с арахисом, — предложила Блисс, протянувбольшой вскрытый оранжевый пакет драже «M&M's».

— Нет, спасибо, — отказался Оливер, не отрывая взгляда отдороги.

— Давай, — согласилась Шайлер.

Даже забавно, насколько Комитет не в силах предсказатьвсего: хоть они и были вампирами, вкуса к сладостям не потеряли.

Приятно было покинуть Дачезне хотя бы на день. Вся школа (вовсяком случае, вся Голубая кровь) уже знала подробности грядущего заключения узмежду Мими и Джеком, и вокруг только и было разговоров, что об этом. Прочие жесчитали, что Форсы устраивают отпадную вечеринку, куда их опять не пригласят, ив определенном смысле их предположение было абсолютно верным. Шайлер ужетошнило от трепа про платье Мими и от сравнений этого заключения уз с другимииз их общей истории. Пайпер Крэндалл то и дело напоминала всем вокруг, что онауже трижды была подружкой Мими на свадьбе.

Мысль о том, что Джек и Мими были вместе столь беспредельнодолго, вгоняла в уныние. Шайлер никак в это не верилось, но думать об этом вотпрямо сейчас она не желала и, чтоб отвлечься, играла с кнопками новенькогосверкающего автомобильного компьютера в передней панели.

— Слушай, это похоже на самую роскошную армейскую машину вмире. Ты только глянь! Это ж как пить дать кнопка для запуска М-пятнадцать! —пошутила Шайлер.

— Осторожно! Эта красная кнопка уничтожает мир! —откликнулся Оливер.

Следуя указаниям навигатора, он проехал через мост ДжорджаВашингтона. Транспорта на автостраде было мало.

Они впервые за весь семестр прогуляли школу. УченикамДачезне дозволялось несколько прогулов в год. Школа была настолькопрогрессивна, что даже бунт там оказался вписан в учебный план. Некоторыеученики — та же Мими Форс — выжимали из этой стратегии все, что только можно,но большинство такой возможностью не пользовались. Школа была забита«ботаниками», готовыми торчать в классе сколько угодно, лишь бы не упуститьшанс попасть в университет Лиги плюща. Каждый день был на счету.

— Вот испорчу я из-за этого свой средний балл! — пожаловалсяОливер.

Он оглянулся через плечо, перед тем как перестроиться изполосы в полосу, и обогнал «хонду», ехавшую ниже предельно допустимойминимальной скорости.

— Слушай, да расслабься ты, наконец, — не выдержала Шайлер.— Все уже унялись, после того как получили письма из вузов.

Оливер иногда бывал просто жутким занудой. Все строго по правилам.Когда дело касалось учебы, он просто-таки циклился на этом.

— А разве ты не идешь в Гарвард, как все твои? —поинтересовалась Блисс.

— Университет — это такая странная штука, — задумчивопробормотала Шайлер.

— Я понимаю, о чем ты. Знаешь, пока мы не узнали проКомитет, я думала, что, может, пойду в Вассар . На историю искусств иличто-нибудь в этом духе, — сказала Блисс. — Мне вроде как нравилась идея изучатьискусство Северного Ренессанса, а потом работать в каком-нибудь музее илигалерее.

— В каком смысле — «вроде как нравилась»? — переспросилаШайлер.

— Да, кстати, а почему ты думаешь, что теперь этого небудет? — спросил Оливер, переключая радио с одной станции на другую.

Эми Вайнхаус пела о том, как она не хочет идти в больницу.«Нет! Нет! Нет! Нет!» Шайлер встретилась взглядом с Оливером, и они улыбнулисьдруг другу.

— Блин, ребята, не вижу ничего смешного! Выключите это илисмените волну! — потребовала Блисс. — Не знаю. Что-то мне не кажется, что япойду в университет. Иногда у меня такое ощущение, будто я лишена будущего, —произнесла девушка, скручивая ожерелье.

— Да брось ты! — возразила Шайлер. Она развернулась лицом кБлисс, пока Оливер искал что-нибудь более подходящее по спутниковому радио. —Конечно, ты пойдешь в университет. Все мы туда пойдем.

— Ты вправду в это веришь? — с надеждой спросила Блисс.

— Абсолютно.

Через несколько минут разговор сошел на нет, и Блиссзадремала. Шайлер на переднем сиденье принялась выбирать музыку — Оливер наэтот раз уступил ей права диджея.

— Тебе нравится эта песня? — спросил он, когда девушкаостановила свой выбор на станции, транслирующей Руфуса Вайнрайта.

— А тебе нет? — отозвалась Шайлер с таким ощущением, будтоее застукали на горячем.

Это была та самая песня, которую они с Джеком всегдавключали на своих встречах. Шайлер думала, что сможет отключиться, слушая ее вмашине. В Оливере было что-то от эмо. Шайлер часто его дразнила, утверждая, чтоего музыкальные вкусы движутся в сторону музыки для отключки.

— Думаешь, она мне должна нравиться? Вовсе нет.

— А почему?

Оливер, искоса взглянув на Шайлер, пожал плечами.

— Ну... она какая-то вязкая, что ли.

— Это в каком смысле? — удивилась Шайлер.

Юноша пожал плечами.

— Ну, не знаю. Просто у меня такое ощущение, что любовь неможет быть такой... тоскливой и тревожной. Ну, раз уж она сложилась, так недолжна быть такой мучительной.

Шайлер хмыкнула и подумала, не переключить ли радио надругую станцию. Ей вдруг показалось вероломством слушать здесь песню,напоминающую о другом парне.

— Экий ты неромантичный.

— Да, я такой.

— Это потому, что ты никогда не влюблялся.

— Ты же знаешь, что это неправда.

Шайлер умолкла. За прошлый месяц они дважды исполнялицеремонию Оскулор. Шайлер понимала, что ей следует взять других фамильяров —вампирам полагалось чередовать своих людей, чтобы не изнурять их чрезмерно, —но оказалось, что она способна протянуть, не питаясь, дольше, чем думала. ИШайлер воздерживалась от того, чтобы взять себе еще кого-то. Она не былауверена, одобрит ли это Оливер.

Но Шайлер не хотела думать об их отношениях — о дружбе иличем бы это ни было. После той неистовой вспышки Оливера в «Одеоне» такогобольше не случалось. Девушке хотелось развеять напряженность, начавшую — онаэто чувствовала — сгущаться в салоне автомобиля.

— Да ты даже не сможешь назвать ни единого романтическогофильма, который тебе нравится, — попыталась она поддразнить Оливера.

Прошло несколько минут, а Оливер все копался в памяти, иШайлер исполнилась самодовольства.

— «Империя наносит ответный удар», — в конце концов,произнес Оливер и посигналил «тойоте-приус», мечущейся по ряду.

— «Империя наносит ответный удар»? Из «Звездных войн»? Вовсеон не романтический! — хмыкнула Шайлер, вертя в руках пульт от кондиционера.

— Напротив, радость моя, он очень романтический. Вот помнишьпоследнюю сцену, где Хэна засовывают в ту холодильную криогенную камеру, иликак там эта штука называлась?