– Зачем вам столько волчьих шкур?

– Нам они не нужны, – ответил Александр. – Но с убитого волка нужно снять шкуру, иначе дух волка придет в наши жилища и вселится в тела собак. И тогда собаки начнут убивать друг друга. Этого нельзя допустить ни в коем случае.

– Разве дух убитого волка сильнее духа живой собаки? – с легкой иронией обронила девушка.

Вопрос не понравился Александру, он уловил в нем насмешку, босыми ногами раздраженно вмял в землю черный цветок и отрывисто бросил:

– Дух убитого волка опасен и для вас! – но не стал уточнять, чем именно опасен.

– Кто же вы больше? – спросила она. – Люди или собаки?

– Это известно только Философу, – насупился Александр. – Он знает все. Мы верим ему больше, чем себе.

– Но как можно жить, не зная самих себя? – изумление пробежало по ее лицу.

На этот вопрос он не ответил, но кивком головы показал в сторону реки:

– Следует смыть с себя волчью кровь, пока до начала рассвета есть время, – резким движением рук сорвал с плеч рваную накидку, зажал в грязной ладони, и большими собачьими прыжками пустился к кипящей от множества тел воде.

Она наблюдала, как он на берегу полностью разделся, бросил накидку со штанами на землю и прыгнул в реку. Темная муть воды бугрилась человеческими головами. Вытоптанная множеством ног, обильно политая кровью поляна опустела. Только фигура Буриха одиноко маячила посередине в свете прожекторов, да чернели две груды из останков волков и шкур. Петька шел к Катюхе. Быстрой уверенной походкой вожака, чье превосходство никто в стае не оспаривал. Эту армию создал он, управлял ею и не допускал, чтобы кто-то ставил под сомнение его авторитет. Однако помнил из истории, что у любого полководца рано или поздно появляются соперники и противники, и надо всегда держать ухо востро, чтобы однажды вдруг не оказаться растоптанным теми, кто еще сегодня во всю свою луженую глотку приветствует тебя. Буриху оставалось несколько шагов до девушки, когда она нетерпеливо громко огорошила вопросом:

– Почему ты не веришь Философу?

Приостановившись, Петька сообразил, откуда девушка узнала об этом, видел возле нее Александра, усмехнулся в бороду:

– Почему я должен ему верить? – пожал плечами, насупился, сосредоточенно произнес. – Я искал с ним встречи, но он не подпустил к себе.

– Чего ты хотел от него?

– Он один знает путь отсюда.

– Если ты не веришь ему, то почему думаешь, что он поможет тебе? А вдруг ты ему, как кость в горле? – она задержала взгляд на темном лице.

– Похоже, он ничего не может поделать с этим, – услыхала в ответ.

– Но ведь ты говорил, что все в этом городе происходит по воле Философа.

– Иногда мне кажется, что все наоборот, – хмыкнул он.

Недоумение поползло по щекам девушки. Длинная тень Буриха качнулась и приблизилась, скрестив на груди руки. От реки снова разнесся шум. Из воды стремительно выскакивали люди-собаки и неслись к своей одежде. Началась толчея.

– Скоро рассвет, – пояснил парень, и его тень на земле дрогнула и поползла назад. – Осталось чуть-чуть.

Ночь закончилась. Девушка оглянулась на лес, тот по-прежнему давил стеной темноты. И в этот миг раздался продолжительный истошный крик петуха. Люди-собаки на берегу, будто по мановению волшебной палочки, начали превращаться в собак и разбегаться по сторонам. Как в воду канула одежда, в которую не успела облачиться часть людей-собак. Пропали волчьи останки и шкуры, как будто их не бывало. В мгновение ока вытянулась вверх трава на поляне, еще недавно вытоптанная, раздавленная всмятку, поломанная, густо политая кровью, и, казалось, омертвевшая. Петька, секунду назад стоявший на вытоптанной траве, оказался по пояс погруженным в нее. Лишь в тоннеле, под елью, где стояла Катюха, ничего не изменилось: на тропе, густо покрытой старой пожухлой хвоей, не пробилось ни травинки. За поляной потух свет прожекторов, беззвездное небо рухнуло вниз, как сквозь землю провалились автобусы, стали таять тени. Предрассветная мгла заклубилась. Было чему удивляться, но девушка прикусила губу и никак не отреагировала. На нее навалилась усталость. Напряжение, в котором пребывала всю ночь, пропадало. По телу потекла вялость. Молчком развернулась лицом к тоннелю и шагнула по мягкой хвое в еловую темноту. Сзади услыхала командный Петькин голос:

– Проводи ее, Александр!

Через пару секунд шерсть собаки скользнула по икрам.

– Это ты, Александр? – спросила она, протягивая руку.

Пес мокрым носом коснулся тонких пальцев. Она чувствовала себя опустошенной. Ночь преподнесла много сюрпризов. Город втягивал в свои проблемы как мощный пылесос. Сознание не могло отделить реальное от нереального.

Далеко на горизонте заметно очертилась рассветная полоса, слегка тронув вершины окоема, после чего стал образовываться солнечный горбик. Дымка рассветного сумрака медленно, шаг за шагом, отступала, таяла и стекала вниз с вершин окоема.

Клонило в сон. Не хотелось разговаривать. Часто натыкалась на острые ветки, они царапали кожу, цепляли волосы, одежду. Пес трусил впереди, издавая короткие урчащие звуки. Открылся выход из тоннеля. Внутри вырубки полумрак, утренние проблески еще плутали где-то рядом с горизонтом, увязая в лесах, болотах, горных изломах. Но дышать стало легче. Ощущалось, что вот-вот солнечный свет загонит сумрак в отдаленные пещеры, подземелья, ямы и в глухую беспросветность чащоб.

Пес проводил до двери строения. В отверстиях-оконцах дрожал тусклый свет. Катюха дотронулась до головы собаки, в сознании возникло лицо Александра, отдернула руку, взялась за кривую ручку.

На столе чадили лампы, в спальне на лосиных шкурах вкусно разметались парни. Дрыхли, как медведи в берлоге. Все на свете прохлопали, подумалось Катюхе с сожалением. Растолкала приятелей и стала выкладывать ночные события. На сонных лицах заиграло недоверие, усмешки. После последней фразы тишину прервал голос Лугатика:

– А ты не заливаешь, подруга? – сидел прямо, подтянув к себе колени, поправил штанины, стрелки на брюках, и рубаха помялись. – В лесу достаточно крикнуть «ау» и далеко слышно, а тут долбили из многих винтарей, шум на всю вселенную, а у нас, выходит, уши заложило. Не накручивай вранье. Какого черта разбудила? – Володька поморщился, потянулся, привстал на коленях. – Приснилось, что ли? Или в темноте почудилось. С каких это пор трепать языком научилась? Даже я не смог бы навесить такую лапшу. Вон Андрюха уши растопырил.

Смяв под собой лосиную шкуру, Раппопет недовольно запыхтел, застегнул на груди рубаху, медленно поднялся на ноги, подтянул брючный ремень:

– Ты, Лугатик, про свои уши трави! – шагнул к Катюхе, прислонившейся плечом к дверному косяку, присмотрелся. – В нашем положении у каждого может крыша поехать: перевернутые дома, задоходые буровят всякую чушь, сумасшедший дом, деньги не такие. Но чтобы из собак – люди, а из горожан – волки, – усмехнулся. – Наверно, ночью что-то произошло, но не такое же, на самом деле. Ты переборщила со страху. Не переживай, Катюха, каждому из нас сейчас черт знает