Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня утром я подумала об этих письмах под кроватью, когда услышала скрежет почтового ящика. Я тогда намазывала арахисовое масло на толстый тост на завтрак. Положив пачку писем и рекламных листовок на кухонный стол, я заметила бледно-голубой уголок конверта с нарисованным от руки сердечком и мгновенно почувствовала то же волнение, что и мальчик из Японии и девочка из Португалии. Это был маленький квадратный конверт с моим именем, написанным мелким аккуратным почерком, и цветными наклейками, запечатавшими его. Я прислонила его к своему стакану с грейпфрутовым соком и села, чтобы доесть тост. Обожаю небольшое ожидание перед тем, как открыть письмо. Это позволяло предвкушению нарастать, а еще не хотелось запачкать эту красивую синюю бумагу арахисовым маслом. Я не спеша съела тост, прекрасный спелый банан, допила сок, убрала тарелки и вымыла руки, прежде чем отнести послание в солнечное место на заднем крыльце, где могла прочесть его, глядя на цветущий сад.
Письмо было от подруги детства. Мы выросли на одной улице, но теперь жили далеко друг от друга. Многие люди, которые редко видятся, пишут длинные письма, чтобы наверстать упущенное, рассказывают новости о работе, личной жизни и семье. Конечно, это все полезная и желанная информация, но мы с ней таких писем друг другу не писали. Мы посылали небольшие коллекции интересных вещей, все, что казалось нам любопытным в момент отправки.
На этот раз в конверте я нашла список книг, которые она прочитала за последний месяц, с нарисованными от руки звездочками рядом с каждой, чтобы показать, как она их оценила, карточку с рецептом карри, которое сделала ее соседка, корешок билета со спектакля с понравившейся репликой, написанной на обратной стороне, записку от ее маленького сына о летнем лагере и полоску жвачки, которую я любила в средней школе. Я развернула фольгу и принялась жевать ее прямо на крыльце, поглядывая на маленький тайник с находками. В списке было несколько книг, которые я тоже читала, и я подумала о том, как бы их оценила. Я поняла, что у меня есть все ингредиенты для карри, и решила, что приготовлю его на ужин. Потом вспомнила несколько историй из наших дней в летнем лагере и подумала, что могла бы написать их в ответ.
Я вернулась в дом и порылась в ящике с канцелярскими принадлежностями. Там лежала бумага разных форматов и оттенков, открытки, купленные в далеких путешествиях или просто в магазине на углу, и стопка старых фотографий. Я собирала их целую вечность, некоторые из старых альбомов на чердаке, а другие находила тут и там, на гаражных распродажах и блошиных рынках. Иногда я держала в руках старую фотографию, очень старую, и думала, не последнее ли это изображение людей на ней. Где-то у них была целая жизнь, любовь и утраты, любимые песни и заклятые враги, и при взгляде на снимки казалось, что они на какой-то момент снова становятся живыми. Я порылась в фотографиях и вытащила полароидный снимок шестидесятых годов, на котором маленький мальчик сидит на ужасно узорчатом диване со своей бабушкой, и еще один, более давний, тридцатых годов, где две девочки в платьях стоят перед обшитым вагонкой крыльцом. В пустом месте на полароидном снимке я написала: «Нафаршируй финик миндальным маслом или листьями мяты… но не двумя начинками сразу». На обороте фотографии девушек я написала записку для сына моей подруги. «Спроси свою маму о шоу талантов в лагере. Она все еще отбивает чечетку?» Я улыбнулась воспоминанию и подумала, рассмешит ли это маленького мальчика. А еще добавила вырезку с полицейской информацией из местной газеты о женщине, которая воровала цветы со двора своего соседа, подчеркнув слова «ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ НЕ ЗАДЕРЖАН». Напоследок набросала несколько строк о лекции, которую посещала на той неделе в библиотеке, — о прививании яблонь. «Отпрыск, — объяснила я, — это привитая часть. Подвой — это его новый дом».
Я сложила все это в конверт и запечатала красным воском, вдавив в него марку в форме звезды. Письмо получено, письмо написано. Гадая, вспомнит ли моя подруга историю из третьего класса, я написала поперек конверта: «Из Японии в Португалию».
Сладких снов.
На летней ярмарке
В детстве мы всегда ходили на ярмарку днем.
Мы катались на аттракционах и играли, ели крендельки с полосками желтой горчицы и синее мороженое, которое окрашивало губы. Не обращали внимания на жару и бегали от одной будки к другой, выкрикивая друг другу, куда идти дальше. В какой-то момент нас поймают и отвезут домой, пыльных, ужасно уставших и все еще болтающих обо всем, что мы видели и делали.
Теперь, став взрослыми, мы любим ходить туда ближе к вечеру, когда солнце скрывается за деревья, — самая жаркая часть дня позади, и вечерний ветерок начинает пробиваться сквозь летний воздух.
Сегодня, взявшись за руки, мы вышли из дома и направились в ту сторону, откуда доносился шум. На моей памяти ярмарочная площадь была огромна, можно было заблудиться, идя по дорожкам, и всегда найти угол парка, который еще не исследовал. Но теперь я увидела, что это была всего лишь зеленая зона городского парка и посыпанная гравием площадка рядом с ним, а вдоль реки тянулся ряд киосков художников.
По краям площади стояли высокие деревянные корзины, заполненные спелыми фруктами из местных садов. Персики, сливы, нектарины и крошечные желто-оранжевые абрикосы были навалены в сладко пахнущие холмики. В это время года фруктов было так много, а садоводы так щедры, что вы могли просто угощаться чем угодно, на любой вкус. Мои любимицы — сливы, но если они не совсем спелые, то могут быть ужасно кислыми и их невозможно есть.
Мы остановились, чтобы рассмотреть товар, и тут я нашла пару маленьких, но уже спелых слив. Их кожура отливала матовым блеском, а то, что было под ней, — темно-фиолетовым. Я сунула их в карман, чтобы съесть попозже, возможно, после того, как они полежат немного в холодильнике. Это заставило меня вдруг вспомнить короткое прекрасное стихотворение Уильяма Карлоса Уильямса о сливах из холодильника.
Мы снова взялись за руки и шагнули в самое сердце