потягиваясь в уютном полумраке. Небо над кроной платана по-прежнему напоминало тёмно-синий бархат, но на востоке, где должно было вскоре взойти солнце, уже протянулась яркая оранжево-розовая полоса. – Знаете, а я-то думал, что в Человечьем Улье не будет утренних песен. Отличное начало, друзья! Правда сразу чувствуешь себя как дома?

– Верно-верно, – закивал Вереск. – Здесь вроде бы поменьше голосов, чем у ручья, но поют они едва ли не громче.

– Вполне возможно, – ответил Мох. – Ведь им нужно заглушить весь этот шум!

– Как странно, что к лету рассветный хор умолкнет и уже до новой весны, – сказал Щавель. – Сколько живу, так и не сумел к этому привыкнуть.

– Интересно, где мы будем осенью? – вслух задумался Мох. – Ещё здесь, в Улье? Или снова у Шального Ручья под нашим дубом? Или совсем в другом месте?

– Дождевик, ты не спишь? – спросил Вереск. – А ты как думаешь, куда нас занесёт ближе к осени?

– Я проснулся, – донеслось из спального мешка. – Но решил пока не вставать, потому что… Эх, лучше уж сразу сказать всё как есть. В общем, по-моему, я почти весь исчез.

Мох потрясённо охнул и схватился за руку Вереска.

– Чувствую я себя неплохо, – продолжал Дождевик нетвёрдым голосом. – Ничего не болит. Сам-то я здесь, но… Наверное, выгляжу немножко странно. Вот, решил, что надо сначала вас подготовить.

– Вылезай, дружище, – сказал Щавель, у которого тоже задрожал голос. – Не волнуйся, всё будет в порядке.

– Готовы?

Мох кивнул, хоть ему и было очень страшно.

– Готовы, – сказал Вереск.

Из спального мешка выглянула спутанная белая шевелюра – такая бледная и прозрачная, что казалась просто бликом света. Вслед за ней выбрался зелёный балахон Дождевика; рукава его заканчивались пустотой, а длинные полы закрывали невидимые ноги.

Мох отчаянно замигал и покрепче стиснул руку Вереска. Друзья сразу же осознали, как тяжело будет жить, не видя дорогого лица. Неужели это навсегда? Неужели то же самое случится с каждым из них – и кто же будет следующим?

– А можно… можно, мы тебя обнимем? – спросил Мох.

Рукава балахона призывно потянулись вперёд.

– Конечно! Я буду только рад! – воскликнул Дождевик.

Обняв друга и ощутив, что он всё-таки здесь, рядом, остальные трое немножко взбодрились. Они взялись за руки и засмеялись, а Вереск, напуганный сильнее всех, прослезился. Но потом он шутливо пнул Дождевика невидимой ступнёй по невидимым ногам, а Дождевик закричал: «Ой-ой-ой!» – и ткнул Вереска в живот невидимым пальцем, после этого им стало казаться, что всё не так уж плохо.

– Вы только старайтесь на меня смотреть, ладно? Я ведь пока тут, – попросил Дождевик.

Друзья пообещали, что всегда, всегда будут смотреть прямо на него.

Голуби ещё спали – четыре упитанных комка перьев на фоне посветлевшего неба. Вспомнив, какой путь они одолели накануне, друзья согласились, что надо бы дать птицам отдохнуть. Но не успели они доесть завтрак, как Роджер приоткрыл золотистый глаз и взъерошил тёмные перья. Рани тоже проснулась и хлопнула полосатыми крыльями.

– Вас только трое? – спросила она. – А куда делся старичок?

– Я тут, – сказал Дождевик и помахал невидимой рукой в зелёном рукаве. – Простите, если напугал. Это не нарочно получилось.

– Ух, это разве напугал? – сказал Рон. – Я-то уж подумал, что ты вывалился из гнезда! Главное, чтобы всё было в порядке, а внешность – это твоё личное дело. Мы в этом Улье такое повидали, что пустым балахоном никого не удивить. Верно, Рени?

– Ай-ай-ай, ни крошки не оставили птицам, – вздохнул Роджер, видя, что четвёрка уже расправилась с завтраком. – Так я и знал!

– Полетели искать еду, а то я сейчас умру с голоду! – предложила Рани.

– А можно нам с вами? – спросил Щавель.

– Лучше не надо, а то вдруг вас увидят люди. Ну Дождевику это не грозит, а вот вы трое можете попасть в беду, – сказал Роджер. – Тут рядом есть парк. По утрам в него приходит одна старушка, которая бросает нам зерно. Скоро вернёмся! – при этих словах голуби дружно сорвались с ветки и улетели.

– Слыхали? – спросил Вереск, повернувшись к остальным. – Вот уже второй раз нам говорят, что люди специально кормят птиц. В нашем старом саду такого не бывало, так ведь, Мох?

– Да, но, по-моему, та соседская девочка тоже кого-то кормила, – Мох часто вспоминал встречу с Ро и гадал, чем она сейчас занимается и говорит ли на языке природы с животными и птицами у себя в саду. – Ей, кажется, нравились дикие создания, помните?

– Одно время у людей была мода держать птиц в клетках. Наверное, их там кормили, – задумчиво сказал Дождевик. – Но чаще всего они гоняли птиц подальше от своих полей, ловили в силки, крали яйца и убивали птиц из огненных палок. Если теперь кто-то из них одумался и начал подкармливать пернатых – это очень хорошо!

Четверо друзей уселись на краю гнезда, свесили ноги вниз и стали смотреть, как светлеет небо, а в городе начинается новый день. Их платан рос посреди тротуара, а рядом шла дорога, по которой вскоре понеслись машины, автобусы, такси, мотоциклы и велосипеды. Неподалёку был пешеходный переход со светофором, который громко пищал, когда загорался зелёный свет. Дома в этом районе были не очень высокие; на верхних этажах жили люди, а внизу располагались магазины и офисы. Из гнезда друзья видели газетный киоск, салон мобильной связи, небольшой супермаркет, палатку с вывеской «Металлоремонт», магазин, торговавший уценёнными сумками (он ещё не открылся), польскую пекарню, маленькое кафе и паб со ставнями на окнах. На тротуаре там и сям чернели пятна присохшей жвачки, а чуть поодаль стоял киоск, где она продавалась – вместе с газетами, журналами и закусками в яркой обёртке.

Мох никак не мог поверить, что и впрямь сидит на дереве, под которым расхаживают люди. Одни катили коляски, другие вели за руки детей в школьной форме; многие на ходу тыкали пальцами в какие-то маленькие чёрные штуковины, которые светились от прикосновения. Некоторые выгуливали собак, причём далеко не все держали их на поводке, что очень плохо.

– Страшновато, правда? – спросил Мох после паузы. – Что, если кто-нибудь поднимет голову и увидит нас?

– Ох, я бы насчёт этого не волновался, – послышалось вдруг откуда-то сверху. – Они совершенно безобидные, эти жители Улья. Мне они нисколечко не мешают жить!

С этими словами прямо между голыми лодыжками Вереска высунулась серая любопытная мордочка бельчонка с глазами-бусинами.

– И-и-и-и-и! – завизжал Вереск, метнувшись назад, в гнездо.

– Вот почему я никогда в жизни не надену килт, – усмехнулся Щавель. Тем временем бельчонок взобрался на бортик гнезда и снова заговорил:

– Эй, феи! Я Чип. Рад знакомству!

– Прошу прощения, но мы не феи! – с достоинством сказал Вереск, почти оправившись от испуга. –