тебе стоит знать, важно это или нет. Через некоторое время после исчезновения отца я пытался выяснить один момент, а именно: был ли я последним, кто его видел перед отбытием. Получается, что да. Я весь вечер проторчал тогда во дворце, а к ночи собирался вернуться на флагманский корабль. Отец ушел примерно на час раньше меня, а я еще посидел – мы с капитаном Тобеном в караульной комнате резались в шашки. Поскольку утром мне предстояло отплывать, я решил прихватить с собой какую-нибудь книжку, вот и пришел сюда, в библиотеку. Отец сидел вот здесь, за письменным столом, – Жерар кивнул в сторону стола. – Он даже не переоделся, сидел и просматривал старые фолианты. Кивнул мне, когда я вошел, а я ему сказал, что просто пришел за книгой. Он пробурчал: «Тогда ты пришел куда нужно», – и продолжал читать. Пока я рыскал по полкам, отец еще заметил, мол, не спится. Я нашел нужную книжку, пожелал ему доброй ночи, а он мне – счастливого плавания, и я ушел.

Жерар опустил взгляд и добавил:

– Теперь я уверен: в ту ночь на нем был Камень Правосудия – висел на цепочке на груди, как сейчас у тебя. А еще я уверен в том, что раньше тем вечером Самоцвета у отца не было. Я потом долго думал, что он забрал его с собой, куда бы там ни отправился. В покоях отца не осталось никаких следов, что он потом переоделся. Камня я с тех пор не видел аж до того дня, когда вас с Блейзом разбили около Амбера. Тогда его носил Эрик. На мой вопрос он ответил, что нашел Самоцвет в отцовских покоях. Не имея четких доказательств обратного, пришлось поверить. Но мне все это не нравилось. И вот теперь ты спросил, я увидел у тебя на груди камень – и вспомнил обо всем. Решил, что тебе стоит знать об этом.

– Спасибо, – сказал я. На языке вертелся еще один вопрос, но я решил пока его не задавать. Ради спокойствия остальных родственников я спросил: – Значит, ты считаешь, что Бранду не надо больше одеял? Или еще чего-нибудь?

Жерар молча отсалютовал мне поднятым бокалом и сделал глоток.

– Отлично, – сказал я. – Желаю успехов, – и провел рукой по карте.

– Братец Бранд, похоже, поправляется, – сообщил я всей компании. – А Жерар не помнит, чтобы отец говорил о чем-то таком, что напрямую связывало бы проникновение тварей из Теней и его отбытие. Интересно, что вспомнит Бранд, когда очнется?

– Если очнется, – уточнил Джулиан.

– Думаю, очнется, – сказал я. – С каждым из нас бывало и похуже. Наша жизнестойкость – одна из немногих вещей, в которые еще можно верить. По моим подсчетам, Бранд должен прийти в себя к утру.

– Что ты намерен делать с виновным, если Бранд назовет его?

– Допросить, – ответил я.

– В таком случае я хотел бы участвовать в допросе. У меня такое подозрение, что на сей раз ты прав, Корвин: тот, кто пырнул Бранда кинжалом, может также нести ответственность и за наше неустойчивое осадное положение, и за исчезновение отца, и за убийство Каина. Так что я с наслаждением допрошу его перед тем, как мы перережем ему глотку, и последнее готов также проделать самолично.

– Мы это учтем, – сказал я.

– Но и ты не свободен от подозрений, Корвин.

– Понимаю.

– Я должен сказать кое-что, – вмешался Бенедикт, перехватывая инициативу у Джулиана. – Лично меня волнует как сила врага, так и не оставляющая никаких сомнений его цель. Я уже не раз сталкивался с этими тварями, и они жаждут крови. Если на минуточку поверить в твою, Корвин, байку о той девице Даре – ее последние слова вполне внятно суммировали их поведение: «Амбер будет разрушен». Не завоеван, не побежден, не наказан – разрушен. Скажи, Джулиан, ты ведь не отказался бы поцарствовать здесь, а?

Джулиан криво усмехнулся.

– Через годик примерно, пожалуй, – промолвил он. – Сейчас – увольте, благодарю покорно.

– Я к тому, что вполне представляю, как ты – равно как и любой из нас – используешь наемников или привлекаешь внешних союзников, чтобы устроить переворот. Но не могу представить, чтобы ты использовал для этого силы столь могущественные, что потом не можешь справиться с ними сам. Такие силы, которые настроены на уничтожение, а не на завоевание. Не представляю, чтобы ты, я, Корвин и прочие стремились бы к разрушению Амбера или стали бы рисковать связываться с силами, способными на это. Вот почему мне не по душе мысль Корвина о том, что за всем этим стоит кто-то из нас.

Я был вынужден кивнуть. Не скажу, чтобы я не понимал слабости этого звена в цепи своих умозаключений. Но слишком много оставалось неизвестных в этом уравнении. Я мог бы предложить альтернативные гипотезы, как и Рэндом, но догадками ничего не докажешь.

А Рэндом сказал следующее:

– Может быть, кто-то из наших сговорился с чужаками, но недооценил их. Виновник теперь точно так же обливается холодным потом, как и все мы. Может быть, в его позиции он уже не может изменить ход вещей, даже если хочет.

– Мы могли бы предоставить ему такую возможность, – сказала Фиона. – Пусть предаст своих союзников ради нас. Если убедить Джулиана оставить его глотку в целости и остальные согласятся его не трогать, он может и согласиться – если верна догадка Рэндома. Трона ему уже не видать, но у него и до того явно не было шансов. А так виновник останется жив и убережет Амбер от многих бед. Кто поддержит такую позицию?

– Я, – сказал я. – Если он во всем признается, я согласен сохранить ему жизнь, но жизнь эту он проведет в изгнании.

– Поддерживаю, – сказал Бенедикт.

– Я тоже, – сказал Рэндом.

– С одним условием, – проговорил Джулиан. – Если он лично невиновен в гибели Каина, я согласен. В противном случае – нет. И мне потребуются доказательства.

– Жизнь в изгнании, – задумалась Дейдра. – Что ж, я – за.

– Я тоже, – сказала Флора.

– И я, – добавила Ллевелла.

– Скорее всего, Жерар тоже согласится, – добавил я. – А вот поддержит ли нас Бранд, не знаю. Боюсь, что нет.

– Давайте спросим Жерара, – предложил Бенедикт. – Если Бранд потом окажется единственным несогласным, виновник будет знать, что опасаться ему надо будет только одного противника. Между собой они как-нибудь разберутся.

– Хорошо, – кивнул я, отбросив смутные опасения, и снова вызвал на связь Жерара, который согласился.

А потом мы все встали и принесли клятву именем Единорога – Джулиан произнес клятву с дополнительным условием, – а еще мы поклялись, что любой из нас,