напрямую связано с картиной, – возразил я. – Возможно, вы слишком чувствительны и приписываете себе ответственность за то, что случилось.

– О нет! – он покачал головой. – Вы обо мне слишком хорошего мнения. Мне всегда было безразлично, как люди относятся к моим работам и что там они пишут в журналах после того, как полчаса провели на выставке и пробежались взглядом по картинам, которые я создавал месяцами и в которые вложил столько труда и души! Обстоятельства начали повторяться, вот что меня насторожило. Спустя приблизительно три недели после отъезда миссис Барнз здесь появился некий Роберт Фрейзер. Что объединяло его с Барнзом – так это нервный и вместе с тем любопытствующий нрав: он как будто подозревал всех людей и все предметы в способности причинить ему вред, поэтому наблюдал за всеми, вечно вертел головой и никогда не сидел спокойно. При взгляде на картину Фрейзер дернулся, отвернулся, но она как будто затягивала его. Он снова и снова оборачивался к ней и в конце концов замер, не в силах оторвать от нее взгляд. Он просидел так несколько часов, не двигаясь и как будто даже не дыша.

– А кем он был? – вдруг спросил я. Мне захотелось проникнуть в реальность этой истории как можно глубже, сам не понимаю почему.

– Никто толком не знает, – отмахнулся Болдуин. – Занимался всем понемножку, иногда зарабатывал приличные деньги – подозреваю, что каким-то жульничеством, – и приходил сюда спустить их в карточной игре… Так или иначе, человек этот, как я уже говорил, вел неопределенный образ жизни и по характеру отличался тревожностью. И вот тревога захватила его целиком, он как будто полностью растворился в ней. Когда настала пора закрывать ресторан, лакей подошел к нему, чтобы разбудить (все думали, что посетитель заснул, выпив лишнего), и обнаружил, что Фрейзер мертв.

– Но при чем тут картина? – не выдержал я. – Возможно, он скончался от какой-то болезни сердца – вы же сами говорите, что у него нервы были не в порядке, а нервы в состоянии нанести сердцу удар, – а картина просто была рядом. Собственно, она находится рядом с любыми посетителями этого ресторана.

– В обоих случаях умершие смотрели на нее, не в силах оторвать взгляд, – напомнил Болдуин.

– Совпадение?

– Два раза – может быть, и случайное совпадение, и владелец гостиницы именно на этом и настаивает, но было еще несколько похожих случаев, – сказал Мэтью Болдуин. – Последний из них касался капитана рыбацкого корабля по фамилии Олфорд. Это довольно известный в этих краях человек. Он много лет занимался рыбной ловлей, хорошо знает все проливы, заливы, бухты, острова – изучил их как свои пять пальцев. Порой складывалось впечатление, что каждая волна с ним здоровается и кланяется ему при встрече – вот насколько это опытный моряк. Ему было за пятьдесят, когда он повредил руку во время одной бури и после этого уже стал редко выходить в море. Рука болела, он плохо управлял парусом да и командовать людьми не то чтобы разучился… Полагаю, – прибавил Болдуин, – его попросту настигла старость. Короче говоря, он стал довольно часто заходить сюда – просто ради общения с людьми. Дома-то у него никого не было…

– Вы так хорошо знаете здешних жителей, – не выдержал я и перебил рассказ. – Вы здесь живете?

– Скажем так, я часто здесь бываю, – уклонился художник от прямого ответа. – Где живу – не так уж важно. Олфорд явился в этот ресторан спустя полгода после последнего случая с картиной – до того он ее не видел. Сперва он сидел спокойно, разговаривал со знакомыми и, казалось, чувствовал себя совершенно нормально, но вдруг, взглянув на стену, – Мэтью Болдуин ударил по стене за своей спиной кулаком, – он вскочил и дико закричал. Глаза его в прямом смысле слова вытаращились, как будто пытаясь вылезти из глазниц, из раскрытого рта выпала сигара и вместе с сигарой – пена, словно он отравился. Он захрипел и почти сразу же повалился набок. Когда к нему подбежали, он уже был мертв.

– И все же картина продолжает здесь оставаться, – заметил я.

Мэтью Болдуин пожал плечами.

– Видимо, такова судьба, – проговорил он, допивая вино.

Вдруг – сам не знаю, по какой причине, – я задал неожиданный вопрос:

– А где в действительности находится скала, изображенная вами?

Он посмотрел на меня пристально, словно пытаясь заглянуть в самую глубину моей души.

– Зачем вам знать?

– Просто интересно.

– Не стоит вам туда ехать, – он снова налил себе вина и предложил жестом и мне, но я отказался. – Впрочем, дело ваше. Моих советов вообще никто никогда не слушает – и даже увидев то, что происходит прямо перед их глазами, не верит в мою правоту. Должно быть, такова судьба… – повторил он сказанное прежде и некоторое время жадно глотал вино. – Что ж, отвечу на ваш вопрос… Скала эта расположена недалеко от одного села вблизи Барнстейбла. Теперь ваше любопытство удовлетворено?

Я почувствовал, как холод бежит по моим рукам и как немеют от этого кончики пальцев.

– Недалеко от Барнстейбла? – невольно вырвалось у меня. – Вы в этом уверены?

– Абсолютно. С чего бы мне лгать?

– Но как такое может быть!.. – не выдержал я, испытывая какой-то первозданный ужас.

– Считаете меня лишенным рассудка? – И мой собеседник отвернулся с хмурым лицом. Его бледные пальцы нервно подрагивали. – Что ж, может, рассудок мой и болен, но такие вещи, как названия селений, где я бывал и переживал страшнейшие испытания, – такое еще не покинуло мою память.

– Селение! – взмолился я. – Назовите селение!

– Вам это название ничего не скажет… Впрочем, оно именуется Дэнем Спрингс. Довольны?

Я обессиленно откинулся на спинку стула.

– Дэнем Спрингс… – повторил я.

Во взгляде моего собеседника впервые мелькнуло любопытство; его глаза блеснули, губы дрогнули.

– Вам знакомо это название? – поинтересовался он.

– Собственно, я туда и направляюсь, – объяснил я.

Он долго молчал, покачивая стакан, где плескалось вино, и поглядывая на меня с какой-то дьявольской усмешкой. Так полицейский смотрит на вора, захваченного с поличным, прежде чем объявить ему об аресте. Наконец он кратко уронил:

– Не нужно туда ехать.

– У меня там имеется собственность, – объяснил я. – Я унаследовал дом от моего родственника и наконец-то собрался с духом, чтобы посетить его. Это конечный пункт моего путешествия, основной целью которого должны стать новые впечатления – и новые пейзажи.

– Вы прожили много лет, не задаваясь подобной целью, – проницательно заметил Мэтью Болдуин. Он как будто читал мои мысли. – Откуда же взялось желание навестить своего родственника именно сейчас?

– Это вовсе не какое-то «желание», тем более не каприз, – пробормотал я. – И почему вы говорите – «навестить родственника»? Я ведь уже сообщил вам, что унаследовал дом, следовательно, родственник мой по меньшей мере скончался.

– По меньшей мере, – повторил Болдуин и затрясся от тихого, какого-то дьявольского смеха. – По меньшей мере!.. Вы ведь уже начинаете догадываться о том, что вас ожидает, если вы все же прибудете туда.

Меня охватила сильнейшая досада. Почему этот незнакомый человек считает, будто я настолько слаб, что какой-то пейзаж заставит меня совершить нечто чудовищное, нечто не поддающееся описанию и приводящее к погибели настолько ужасной, что обычное воображение, даже развитое фантазиями, не в состоянии даже представить?

– Прошу меня извинить, – произнес я довольно сухим и, как мне представлялось, вежливым тоном. – Время позднее – я устал после путешествия и хотел бы пойти спать. Как видите, написанная вами роковая картина не оказала на меня погибельного воздействия, я до сих пор еще жив и не утратил рассудок. Моя речь связная, я не бьюсь головой о стену и не исчезаю неведомо куда прямо из снятой в этой гостинице комнаты.

Высказавшись таким образом, я предполагал, что Болдуин осознает всю неуместную насмешливость (так мне в тот момент показалось) своего поведения, но ему было безразлично мое отношение к его манерам: его охватило какое-то сильное, непонятное мне чувство, с которым он и не пытался бороться.

Он даже не обратил внимания на мою фразу. Вместо этого он внезапно вскочил и схватил меня обеими руками за плечи. Его стальные пальцы сжали мои плечи, и меня поразила чудовищная сила его рук, неестественная для художника, который, как правило, не подвергает себя каким-либо физическим упражнениям и не увлекается тренировками. Я испытал острую боль: его пальцы вонзались в мою плоть так, словно представляли собой железные колья.

– Послушайте, – заговорил он все тем же хрипловатым шепотом, – послушайте меня. Я слишком хорошо знаю, о чем говорю. Вы сказали, у вас имеются какие-то дела в Дэнем Спрингсе. Пусть так. У человека всегда найдутся какие-то дела… С этого всё и начинается. С обычных человеческих