положении – забыть ее. В противном случае в дело вступает одна из серьезных статей уголовного кодекса…

Все говорили, что прекрасно его понимают, но есть Родина и долг перед ней. Да ни хрена они не понимали! Несколько месяцев приходил в себя, ждал у моря погоды. Попыток выяснить, где Ольга, не предпринимал – такое и впрямь могло плохо закончиться. Подозревал, что пару отправили за рубеж на нелегальную работу. И теперь они семья. По любви или нет – неважно, Родину подобные мелочи не волнуют. И все, что было, надо просто вычеркнуть, стереть стирательной резинкой.

Это было сложно, но Каморин справился. Съездил по делам в Венгрию, вернулся через несколько месяцев. Зачерствел, избавился от эмоций, Ольгу изгнал из памяти. Любовь – это глупость, мешающая жить. Без нее проще, голова должна быть ясной и без всяких примесей.

И с тех пор неплохо зажил, ничто не мешало уходить в работу и добиваться результатов. К Ирине, ставшей впоследствии женой, испытывал неподдельную симпатию. Но не срослось, бывает. Однако точил иногда по ночам червячок, вспоминались бездонные насмешливые глаза, челка на глазах, от которой он был когда-то без ума. Гадал, стыдясь своих мыслей: как она там на чужбине? Работает, справляется, пустила корни? Нарожала детей, поди, своему Денису – таких маленьких непоседливых англосаксончиков…

Глава четвертая

Сегодня смотрелась в зеркало – долго и въедливо. Не понравилось. Решила это делать только в крайнем случае. Молодость спасалась бегством – как крыса с тонущего корабля. Ночью приснился Каморин – не рано ли? Точно такой же, как был одиннадцать лет назад – насмешливый, ироничный. Он много чего прятал за своей насмешкой и иронией. Как там у него в Сибири?

Покидая дом, я все же глянула в зеркало – не надела ли что наизнанку. Передернуло всю – реально Баба Яга в тылу врага. Утром съездила на кладбище, прополола могилку Дэна. Это было католическое кладбище – ни оградок, ни березок. В стороне какие-то склепы, странные скульптурные изваяния, ангелочки, подвергнутые тлену. В католичестве я не разбиралась, как, впрочем, и в православии – простительно для советского человека из интеллигентной семьи, получившего высшее образование.

В Америке я тоже особого идолопоклонства не наблюдала. Церкви работали, в них приходили, чтобы подумать, посидеть в одиночестве. По воскресеньям навещали храмы семьями, с покорными минами выслушивали проповеди. Мы тоже с Дэном приходили – раз в месяц, чтобы не выглядеть белыми воронами, с деланым интересом слушали священника, опускали понятливые лица. В протестантских церквях, посещаемых преимущественно темнокожими, было веселее. Те же дискотеки, танцы, хоровое пение – блюз, джаз, соул, роковые запилы…

Я побыла у могилки, пока Чакки носился по кустам и нервировал местных бурундуков. Дэн во сне не являлся, избавил меня от беспокойных ночей. А вот в дневное время я его видела везде. Он что-то забивал на чердаке, да так, что снаружи отваливались декоративные панели, и приходилось за ними бегать и подбирать. Катил груженую тележку из супермаркета к машине, при этом сквозь него проходили автомобили и пешеходы. Но это Дэна мало волновало, он улыбался. Он практически всегда улыбался, особенно на людях – выработал эдакий образ настоящего американца. То сидел в гостиной напротив меня, забросив ноги на стол, зевал и протирал очки. Первое время он часто тренировался, садился в кресло, задирал ноги на ближайшую поверхность, жаловался, что это неудобно и никакому русскому не придет такое в голову. Но надо уметь – мы теперь американцы. С чего он взял, что все поголовно американцы сидят, забросив ноги на стол, понятия не имею. «Шляпу купи, – советовала я. – Кольт и сапоги с набойками. Тогда к тебе точно ФБР не придет».

Я вернулась с кладбища, с унылой миной прошествовала от дорожки к дому, вспомнила, что забыла купить продукты. Ладно, буду дальше худеть – до полного абсурда. Я, наверное, единственная женщина в мире, которую беспокоит собственная худоба. По соседнему участку в миниатюрном бикини разгуливала Джесси Кабрера – что-то многовато сегодня на ней одежды. Супруг пропал – может, поссорились, может, по делам уехал. Я помахала ей рукой – Джесси сделала то же самое. На другой стороне дороги работал моторчик – пенсионер Гарри пилил дерево. Я постояла у альпинария рядом с прудиком – и то и другое безжалостно заросло травой. Надо как-нибудь в этом месяце найти время, чтобы ее выдернуть.

– Где была, Кристи? – Над кустом азалии выросла голова соседки Мэгги. Все привычно, бдительная гражданка на боевом посту.

– На кладбище, – сообщила я пронзительную правду.

– Понимаю, – вздохнула соседка. – И как там?

– Не очень весело.

– Да, твой Дэн был такой хороший парень… Но ты не расстраивайся, хорошо?

– Хорошо, – кивнула я.

Замечательный совет. Подобные советы может раздавать только милашка Мэгги, смутно представляющая, что такое семейная жизнь. До 1978 года она проживала с невыносимой старушкой-мамой, и как жаль, что старушка наконец-то преставилась.

Общаться с соседями в это мрачное утро совершенно не хотелось. Даже солнце светило как-то мрачно. Беспокоило что-то, предчувствия выбирались из подсознания и начинали точить. Я перемыла посуду, затем еще раз, протерла пол на кухне – затем повторно, после того как по нему пробежал вернувшийся с прогулки Чакки. Решила не ждать следующего месяца и отправилась бороться с травой. Недоверчиво поглядывала из азалии Мэгги: что это с ней? Просигналила, проезжая мимо, соседка справа Кларисса Старк – дескать, горячий привет бойцам трудового фронта. Машину занесло, но Кларисса спохватилась, и рыжий кот, собравшийся перейти дорогу, с визгом отскочил в сторону. Мне бы такого ангела-хранителя.

Напротив участка ветерана всех войн Гарри остановился черный «Остин» с хромированной решеткой радиатора. Опустилось стекло, водитель устремил взгляд в мою сторону. Екнуло сердце. Но я не подала вида, продолжала на корточках бороться с травой.

Это был темнокожий мужчина в темных очках и с аккуратной стрижкой. Я демонстративно села к нему спиной, но через минуту все же не выдержала, обернулась. Темнокожий включил передачу, и «Остин» бесшумно двинулся по дороге. Показались задние номера. На зрение я не жаловалась – эти номера мне ни о чем не говорили. Их выдавали точно не в штате Вирджиния.

Я ушла в дом и заперлась. Неприятности скапливались, топтались за порогом. Я продолжала заниматься хозяйственными делами. Скулил Чакки – животному приспичило погулять. Я выпустила пса на лужайку и снова заперлась. Снаружи доносились звуки яростной возни, рычание. Похоже, Чакки нашел себе компанию. Я выглянула в окно. Это оказался всего лишь енот, по неосторожности забредший на мой