Во взгляде волколака отразилась сдержанная жалость. Он мягко прикрыл книгу и улыбнулся, словно заранее ожидал такого вопроса.

— У нас не случайно есть определенный график еженедельных вылазок, дорогая Шура. Мы не властны покидать пределы этого поместья, ибо привязаны к нему.

Сказанное им тягостно зависло в воздухе, наливаясь гнетом многовековых тайн и непроизносимых трагедий.

Пораженная, я попыталась уточнить: — Что именно связывает вас с этим местом? Я не понимаю, почему вы не можете просто так покинуть его?

Голос Агния чуть изменился, похолодев на тон.

— Много веков назад некто с неблагородными побуждениями посягнул на нашу сущность — нашу кровь, переделав нас в нелюдей — зверей. Мы были прокляты скитаться по угодьям этого поместья, не имея возможности обрести свободу, которая лежит за пределами забора. И лишь один из нас, из пятерых, может выходить за пределы. Но если он не вернется, все остальные застрянут здесь навсегда. Вот почему мы установили расписание. По очереди мы так получаем крупицы еженедельной свободы.

Пока я пыталась осмыслить это откровение, раздался голос из тени. Ратиша появился из летней кухни.

— А я не один из них, как ты поняла ещё вчера, — провозгласил он. — Я могу приходить и уходить по своему желанию, не обремененный проклятием, наложенным на смешанную кровь моих братишек. Даже если кто-то из них уже за оградой, я могу разгуливать там, где остальные не могут. Неплохо, да? Я особенный!

— …Но как вы можете доверять друг другу, что тот, кто на свободе, не предаст вас и вернется в поместье? — озадаченно вопрошаю я.

— У нас нет выбора. — тихо отзывается Агний, удаляясь в темноту вестибюля с книгой.

Еще одно открывшееся мне знание потрясло и заставило задуматься. Меня посетил вопрос: неужели цепи судьбы никогда не ослабят свою хватку на душах этих горе-волколаков, или же они обречены вечно томиться в этих мрачных стенах? Но… За что же их так наказала судьба?

* * *

Я вздохнула, отложив фарфоровую пиалу, которую протирала, чувствуя, как остатки усталости от беспокойной ночи наваливаются на меня, словно неподъемная дымка. Мерцающий свет канделябра отбрасывал тревожные тени по всей кухне, а мрачность усугублялась бушующей снаружи метелью, которая обратила дневной свет в ранние сумерки.

Как раз в тот момент, когда я потерялась в своих мыслях, рядом с моим ухом раздалось довольное хихиканье, заставившее меня вздрогнуть.

Юргис, с его шкодливой ухмылкой и огненными волосами, склонился ко мне, сверкая дразнящим взглядом.

— Беспокойная ночь, человечишка? — насмешливо протянул он, и от его низкого шепота у меня по спине прокатилась неприятная волна мурашек.

Поспешно отстраняюсь, но Юргис продолжает свой барский трюк: хватает с блюдечка ватрушку и отшучивается: — Чтобы утро было добрым, просыпаться надо со мной!

Ответить на это я не успела, поскольку в разговор вмешался еще один голосок, на сей раз принадлежащий Рати, который появился в дверном проеме с хитроватой улыбочкой.

— Ага! С ним оно ещё и бодрое будет! Он ошалеет, если ты придёшь к нему сама, Сирин! В сторонке будет сон твой охранять, как пёсик обосанный! — подшутил мальчуган, выхватывая у брата ватрушку и уносясь прочь.

Юргис задыхаясь тихо чертыхнулся, схватил несколько стопок выпечки и отправился вслед за братом, оставляя меня домывать посуду.

Продолжая работу по хозяйству, я вдруг отчетливо ощутила за своей спиной чье-то присутствие и, обернувшись, обнаружила стоявшего у стены и молча взиравшего на меня Кирилла.

Его виноватая полуулыбка и покрытые повязками худые руки заставили меня сжаться от жалости.

— Прошу прощения, что беспокою тебя, милая госпожа… Я лишь хотел спросить, не согласишься ли ты посетить мою мастерскую для сеанса живописи?

— Кирилл!.. Долго ты здесь так ожидаешь меня? Почему сразу не обратился?

Парень тихонько вздохнул, его немигающий взгляд скользнул в сторону.

— …Не хотел отвлекать тебя от дел, госпожа… Не простил бы себе, если бы ты сочла, будто я чересчур настойчив в своем желании нарисовать тебя.

Мягко улыбнувшись, я безропотно соглашаюсь проследовать с ним в его комнаты в самом дальнем крыле усадьбы, заинтригованная перспективой стать музой для такого загадочного художника.

Просторная мастерская Кирилла представляла собой настоящий заповедник творческого духа: с превосходной лепниной на стенах, росписью диковинных узоров на потолке и высокими окнами в пол, из которых виднелся безмятежный заснеженный лес вдали. Комната была залита необычным неземным сиянием, которое проникало сквозь покрытые инеем витражные стекла. Здесь пахло красками и старой древесиной.

Наблюдая за тем, как художник целеустремленно мечется по помещению, как его изящный силуэт прорезает хрупкий свет, я не могла не проникнуться такой преданностью к своему делу. Он тщательно подбирал кисти и краски, его движения были легкими и отточенными. В воздухе стало благоухать нотками льняного масла и предчувствием грядущего шедевра.

Затерявшись в собственном мирке, Кирилл не заметил, как повязка на его запястье снова распустилась.

— Кирилл, твоя повязка…

Но он не слышал меня, полностью погрузившись в процесс.

Приблизившись к юноше, я осторожно указала на ослабленный бинт. Он испуганно отшатнулся от моего прикосновения, его светлые глаза расширились от удивления.

Застенчиво потупив взор, художник нехотя протянул мне руку, позволяя поправить положение.

— Зачем тебе эти путы, — прошептала я, — ведь скрывать под ними нечего?

Взгляд Кирилла уткнулся в пол, выражение бледного лица было трудно понять.

— Они… они дороги мне…. Я не хочу с ними расставаться, — пробормотал он, едва пересилив шепот.

Убедившись, что повязка надежно закреплена, я опустилась на роскошный угловой диван и заняла нужную позу, не сводя глаз с мастера, который готовился запечатлеть меня на холсте.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь мягким скрежетом кисти о холст.

Шли часы, утомление закрадывалось в мои конечности, и мне становилось все труднее сохранять неподвижность позы.

— Если ты утомилась, приляг, светлейшая госпожа… — донесся до меня голос Кирилла словно издалека.

Я повиновалась и опустилась на бархатные диванные перины, пока он продолжал писать, не теряя ни на минуту концентрации.

Растянувшись на подушках, я сонно сомкнула веки. Кирилл по-прежнему стоял в стороне и работал. В комнате стало темнее, свечи завораживающе поблескивали в танце.

— Госпожа, я наношу завершающие штрихи… — прошептал седовласый парень, не глядя на меня, полностью захваченный своим творением. Его собранность завораживала, черты лица были прямо-таки неземными — неестественно фарфоровая кожа, впалые щеки, растрепанные волосы, похожие на мягкие серые перышки.

Когда Кирилл наконец отошел в сторону, на его губах заиграла вяло-мечтательная улыбка, и я тут же поспешила посмотреть на его творение.

— Можно мне посмотреть? — нетерпеливо осведомилась я.

Нерешительно кивнув, молодой художник плавно отошел в