По приезде в управление Григорий Стрельцов застал в комнате бригады Бахматова и Осипова.

— Где ты пропадал, Стрельцов? Обыскались мы тебя, — произнес Бахматов недовольно. — Нас всего трое, а дел — и десяти человек мало будет. А тебя носит невесть где…

— Почему это невесть где, — немного обиженно сказал Георгий. — Я ведь дежурному доложился, что во Владыкино поеду.

— А чего тебе там делать-то, в этом Владыкине? — удивленно спросил Бахматов, переглянувшись с Осиповым. — Свежим воздухом, что ли, решил подышать?

— Вооруженное ограбление, товарищ Бахматов, — придав голосу официальный тон, произнес Стрельцов. — Сегодня я принял заявление от гражданки Угрюмовой о разбойном нападении банды из четырех человек на дачу народной артистки республики актрисы Ермоловой и причинении угрозы жизни самой гражданке Угрюмовой.

— То есть ты открыл уголовное дело, — без всякой вопросительной интонации произнес Бахматов.

— Да, открыл, — с некоторым вызовом ответил Жора. — В ваше отсутствие принял заявление и снял допрос с гражданки Угрюмовой как свидетельницы происшествия.

— И протокол допроса составил? — весело спросил Николай Осипов.

— Конечно, как же без него? — отозвался Стрельцов. — Все, как учили на курсах уголовного розыска.

В доказательство своих слов он достал из ящика стола папку с тесемками и надписью «Дело о вооруженном нападении на дачу артистки Ермоловой… Начато: 24 апреля 1923 г. Окончено:…» и показал ее сначала Бахматову, а затем Осипову.

— Ну, коли ты принял заявление и допросил свидетельницу, тебе это дело и вести, — сказал Бахматов. — Докладывай, что тебе известно…

Леонид Лаврентьевич сел за свой стол и устремил взор на Георгия. Осипов сделал то же самое.

— Мне удалось выяснить следующие обстоятельства, — начал Жора. — Вчера вечером на дачу народной артистки республики гражданки Ермоловой ворвались четверо вооруженных людей. Угрожая револьвером, они принудили гражданку Александру Александровну Угрюмову оставаться на месте и вынесли с дачи все ценное, что только можно было унести, включая продукты питания и столовые приборы…

— Ты записал, что бандиты вынесли с дачи? — быстро спросил Леонид Лаврентьевич.

— Так точно, все записал. — С этими словами Стрельцов полез во внутренний карман и достал несколько исписанных листков. — Опись похищенного имущества с дачи Ермоловой прилагается… — Он вложил листки в папку и продолжил: — Похищенное с дачи Ермоловой преступники вывезли на двух подводах. Согласно опросу свидетелей, подводы проследовали в сторону Дмитровского шоссе.

— А эта Угрюмова бандитов описала? — спросил Коля Осипов. — Или они грабили в масках?

— Никаких масок не было, — ответил Жора. — Бандиты не скрывали своих лиц, действовали нагло и, надо полагать, не впервые. Свидетельнице удалось разглядеть двоих из них. Первый — главарь. Роста ниже среднего, пухлый и круглолицый. Возраст, как сказала свидетельница, «немного за тридцать». Никаких особых примет, кроме того что у него были глаза, похожие на рыбьи…

— У них у многих рыбьи глаза, — со значением высказался Осипов. — Потому что среди бандюг морфинистов как собак нерезаных. А то еще анашу курят и опий. И «марафет» нюхают, который достать сегодня не проблема. Нет, брат, рыбьи глаза — не примета…

— Ну а другой не имеется, — в тон ему ответил Георгий.

— А второй, которого видела твоя свидетельница и который держал ее на мушке, — не унимался Коля. — У него тоже были рыбьи глаза?

— Нет, не рыбьи. — Стрельцов не без укоризны посмотрел на Осипова. — Но свидетельнице показалось, что когда мордатый главарь приказал ему пристрелить Угрюмову, если та закричит или предпримет попытку убежать, то он вроде бы даже испугался. Я думаю, что этот бандит никогда еще не стрелял в людей…

— То есть ты хочешь сказать, что он в банде недавно? — спросил Бахматов в некоторой задумчивости.

— Да, Леонид Лаврентьевич, — живо отозвался Стрельцов. — И по описанию Угрюмовой он много моложе главаря.

— Николай, помнишь банду квартирных налетчиков, что промышляли по домам и квартирам на Дмитровском шоссе, в Бибиреве, Марфине и Останкине? Тоже брали все, что попадало под руку, а потом сбывали все на Сухаревке или через барыг, — обратился Бахматов к Осипову. — У Артамонова из Марфина еще дочь изнасиловали, а самого его пристрелили.

— А как же, Леонид Лаврентьевич, — охотно откликнулся Коля. — Конечно, помню. У них еще главарем был бандит по кличке Батон. По описанию, — Осипов мельком глянул на Жору, — он в точности под главаря банды подходит, что вчера дачу артистки Ермоловой ограбили. Тридцать три года, мордатый, пухлый и росту ниже среднего… Лютая сволочь! Ни своих, ни чужих не жалеет. — Он повернулся к Стрельцову: — Если это он, то этой твоей Угрюмовой еще очень повезло, что она в живых осталась…

— Вы думаете, налет на дачу Ермоловой во Владыкине совершил этот самый Батон? — спросил Георгий.

— Очень даже может быть, — хмуро произнес Леонид Бахматов. — Когда мы его брали у Бутырской заставы, то всю его банду положили. Ну, или почти всю… А сам он дворами улизнул. Повезло ему… Вполне возможно, что он отлежался, залечил раны, сколотил новую шайку и принялся за старое. По-другому они не могут, натура у них такая волчья. А Владыкино, Бибирево, Марьино, Останкино — это его любимые места. Даже не знаю, чего это он к ним прикипел… Возможно, что и лежбище его где-то в этом районе…

Так родилась версия, которую надлежало либо подтвердить, либо опровергнуть. Из задумчивости Георгия вывел голос Бахматова:

— Ты, Георгий, все сделал правильно. Так что веди это дело самостоятельно, а мы тебе поможем… А что это за ящик у тебя?

— С ограбленной дачи, — ответил Жора. — Лакированный. На нем отпечатки пальцев имеются, их на глаз видно. Хочу ящик этот Владимиру Матвеевичу отнести, пусть посмотрит…

Бахматов и Осипов переглянулись.

— А ты молодец. Не зря тебя на курсах учили. Отнеси. Может, Саушкин и в самом деле скажет что-то дельное.

Когда Георгий ушел, Бахматов посмотрел на Осипова и заметил:

— Похоже, из Стрельцова будет толк.

— Я тоже так думаю, Леонид Лаврентьевич, — утвердительно кивнул Осипов.

Начальник регистрационно-дактилоскопического бюро Владимир Матвеевич Саушкин встретил Стрельцова с комодным ящиком в руках весьма настороженно. В уголовном розыске Владимир Матвеевич слыл специалистом незаменимым. Поэтому его и удалось отстоять во время чисток милиции от старорежимных служащих. Но когда к Саушкину обращались за помощью (а помочь тот был готов всегда), он каждый раз опасался, что посодействовать не сумеет. Подобное происходило, но весьма редко. В такие дни Владимир Матвеевич невероятно мучился и сравнивал себя с «пятым колесом у телеги», то есть чувствовал себя беспомощным и ненужным, что было для него очень болезненным. Ведь его регистрационно-дактилоскопическое бюро только название имело такое веское и впечатляющее. Что же касается технических средств, то в бюро было только то, что перешло в наследство от сыскной полиции: набор дактилоскопических луп, резиновый валик для раскатки дактилоскопической краски и единственный пузырек с самой краской, наполовину полный или, если угодно, наполовину пустой, два фотографических аппарата выпуска самого начала века, применяемые обычно в тюрьмах для фотографирования в фас и профиль и получения карточек уже осужденных преступников. Имелись еще инструменты для антропологического обмера преступников, также устаревшие, таблицы Бертильона для определения цвета глаз (того самого Альфонса Бертильона, что изобрел систему идентификации преступников по их антропометрическим данным) и еще кое-какой нужный, но очень давний инструментарий, над наличием которых, очевидно, долго бы смеялись полицейские чины из какого-нибудь парижского участка. Хорошо хоть, что сохранилось около полусотни ящиков с дактилоскопическими картами рецидивистов всех мастей и окрасов. А иначе дело выглядело бы совсем швах.