— Что у вас? — спросил Владимир Матвеевич.

— На этом ящике отпечатки пальцев, хотелось бы проверить. Может, преступник уже был арестован.

Саушкин заметно повеселел.

— Вот как… Давайте сюда, сейчас проверим.

Приняв из рук Жоры ящик, он сразу увидел на его лакированной лицевой стороне четкие отпечатки пальцев. Сказав, чтобы Стрельцов зашел вечером, Владимир Матвеевич взял одну из луп и принялся тщательно осматривать ручку ящика и сам ящик. Несколько раз удовлетворенно хмыкнув, достал из цилиндрического футляра, похожего на футляр для чертежей, только покороче, прибор со штативом, отдаленно смахивающий на микроскоп, вынул из него двояковыпуклое увеличительное стекло, взял иголку, лист бумаги и карандаш и стал при помощи иголки считать линии папиллярных узоров, записывая их количество и форму на лист бумаги. Затем главный опознаватель Московского управления уголовного розыска подошел к стеллажу картотеки и вынул ящичек с надписью:

Перебрав три десятка папок, выудил из ящика две не шибко толстые, в темно-коричневых обложках. Пролистав, отыскал дактилоскопические карты и, снова взяв лупу, принялся сравнивать их с отпечатками, найденными на ящиках. Часа через полтора Саушкин закрыл одну папку и убрал ее на прежнее место, ко второй проявил особый интерес.

Еще через час столь же кропотливой работы Владимир Матвеевич отложил лупу, закрыл папку, улыбнулся каким-то своим мыслям и стал насвистывать арию Купидона из оперетты Жака Оффенбаха «Орфей в аду». А потом негромко запел партию Зевса из дуэта Зевса и Эвридики:

Когда Георгий, не дождавшись вечера, в нетерпении открыл дверь и заглянул в бюро, Владимир Матвеевич поманил его:

— Проходите, молодой человек, чего вы замерли так нерешительно?

— Я немного пораньше, — сказал Стрельцов, перешагивая через порог лаборатории.

— Ничего страшного, — отозвался Владимир Матвеевич и довольным голосом продолжил: — На вашем комодном ящике найдено три группы отпечатков. Благодаря лаковому покрытию ящика, они четкие и пригодные для дактилоскопического анализа.

— А вы его уже начали? — с надеждой поинтересовался Жора.

— Кого? — не сразу понял суть вопроса Владимир Матвеевич.

— Дактилоскопический анализ, — уточнил Стрельцов.

— Я его уже закончил, мил-человек, — не без доли сарказма сообщил начальник регистрационно-дактилоскопического бюро.

— И… каковы его результаты?

Владимир Матвеевич как-то загадочно глянул на Жору, немного помолчал, выдерживая паузу для пущего эффекта, а затем промолвил:

— Как я уже вам говорил, молодой человек, на ящике имеются три типа отпечатков. Пара отпечатков старых, а вот третьи — совсем свежие. Вам повезло, самые свежие отпечатки мне удалось идентифицировать. Они имеются в нашей базе данных. Все сошлось: дуговые, петлевые и завитковые папиллярные узоры…

— И вы можете назвать преступника, которому принадлежат отпечатки? — не скрывая накатившего вдруг волнения, спросил Жора.

— Могу, со стопроцентной вероятностью, — доброжелательно улыбнулся Саушкин и пододвинул ближе к Стрельцову оставшуюся папку.

— И кто же он?

— Знакомьтесь: Константин Игнатьевич Николаев по кличке Батон. Весьма матерый преступник.

— Ну, точно! — воскликнул Георгий. — Ведь Леонид Лаврентьевич именно о нем и говорил!

— То есть ваша версия подтверждается дактилоскопией, — с едва заметным оттенком вопроса произнес Владимир Матвеевич.

— Да, в самую точку! Спасибо вам! — просиял Георгий.

— Тогда возьмите эту папочку, — указал Саушкин на папку с делом Батона. — Изучите тщательно! В ней о многих его подвигах рассказывается.

Стрельцов схватил папку и почти вылетел из кабинета. Вернувшись к себе, он сел за стол, развязал тесемки и с интересом углубился в чтение…

Батон попал в поле зрения московской сыскной полиции в тринадцатом году. Его вместе с тремя подельниками взяли с поличным, когда они совершали вооруженный налет на дом огородника Воробьева в Свиблово. То ли человечек из окружения Батона «нашептал» в полицию о намерениях бандита, то ли у сыскарей был свой агент в банде, но только когда бандиты ворвались в дом Воробьева, их там «горячо приняли».

Дали Батону шесть лет тюрьмы, отправив отбывать под Иркутск. Но в семнадцатом году он неожиданно снова объявился в Москве и через год уже разыскивался за вооруженное нападение на квартиры Иванова и Артамонова на Дмитровском шоссе. Географии своей преступной деятельности Батон не изменил: предпочитал по большей части орудовать в северо-восточных районах Москвы, имея, очевидно, именно здесь свое логово. Действовала банда всегда по одному и тому же сценарию: нагло и дерзко врывалась в жилища граждан, глумилась над хозяевами и при малейшем сопротивлении пускала в ход оружие. После чего преступники выносили все, что имело хоть какую-то ценность и можно было сбыть через барышников Хитровки и Сухаревки.

Сомнений у Георгия уже не оставалось: налет на дачу народной артистки республики Ермоловой совершил именно Батон, сколотивший после разгрома у Бутырской заставы новую банду…

На следующий день по инициативе Стрельцова по всем городским отделам милиции был разослан циркуляр, предписывающий немедленно арестовать налетчика-рецидивиста Константина Николаева по кличке Батон и под охраной препроводить его в Московское управление уголовного розыска. Районным уполномоченным надлежало выйти к жителям северо-восточных районов столицы с обращением проявлять бдительность, не пускать незнакомых людей в свои дома и не открывать таковым двери своих квартир. При обнаружении подозрительных лиц незамедлительно сообщать об этом в районные отделы милиции.

В течение последующей недели районные уполномоченные провели несколько собраний с жильцами указанных районов, однако ожидаемых результатов не случилось. О подозрительных личностях в отделы милиции никто не заявлял, лежбище Батона установлено не было даже приблизительно, а его самого никто не видел. Более того, в течение последующих десяти дней после ограбления дачи Ермоловой в северо-восточных районах Москвы бандиты как будто бы даже активизировались: были совершены налеты на квартиры зубного врача Пышкина, мещанина Купцова и адвоката Балдина. У последнего была изнасилована пятнадцатилетняя дочь, а сам он, пытавшийся за нее заступиться, был ранен выстрелом из обреза в грудь. По оперативным сведениям, почерк налетчиков был совершенно аналогичен, равно как и описание внешности их главаря: Батон, объявленный в розыск, продолжал грабить и бесчинствовать, совершенно не беспокоясь о последствиях.

Стрельцову помог начальник третьей бригады инспектор Александр Павлович Кошелев, из старых спецов. Его группа занималась преимущественно карманными кражами, и он знал в лицо многих «понтщиков»,[11] «ширмачей»,[12] «купцов»,[13] «марвихеров»[14] и даже «тырщиков»[15] с дореволюционным стажем «работы». Крупных скупщиков краденого, то бишь барыг (барахольщиков), Кошелев тоже хорошо знал.