Мы, конечно, за них отвечаем. А у меня уже, по расчетам, так получается, что собака может остаться одна. И это страшно.

Но мне собаки не хватало. Я тосковал по ней. И знал, что уже никогда не будет сопеть рядом с креслом мой пес с агатовыми глазами.

Вот что часто мелькало в моих кофейных фантазиях рано утром. Кё фер!

* * *

Однажды утром пил я вот так свой утренний кофей. Туман.

В Нормандии осенью по утрам всегда туман.

Думал, что на самом деле нужно бы знать молитвы. Раз отшельник. И произносить их потихоньку, прося мира и любви ближним и покоя душам усопших.

Туман тихонько рассеивался и я неожиданно увидел силуэт собаки. Большой черный пес, слегка посеребренный туманной влагой, появился из ниоткуда. Стоял в воротах моего участка (всегда открытых) и пристально на меня смотрел.

Наваждение – первое, что я подумал. Но «наваждение» тихонько двинулось ко мне. Медленно, но – я видел, без особой опаски.

Это был большой черный лохматый пес, очень похожий на моего Джима. Не может быть! Этого просто не может быть!

Но оказывается – может. Ибо пес потихоньку подходил ко мне. Вот и подошел. Стоял передо мной, смотрел уже в ноги и даже хвостом не шевелил.

Я ужаснулся. Пес был невероятной худобы. Просто скелет какой-то. Без ошейника. Все это было не странно. А прост дико. Во Франции бездомных собак нет. (Невольно вспомнил стаи наших, российских бездомных, которые боролись за жизнь в парке Измайлово).

Пес был так худ, что я боялся до него дотронуться. Но все решается ведь просто – была бы еда. Еда была. Я отдал свои запасы котлет, сосисок, свиные ребрышки и две отбивных. (Неплох был рацион отшельника). Делал все это я не сразу, а постепенно. Уже ребрышки он доедал на кухне. Затем выпил огромную миску воды и вновь стал на меня смотреть. Правда, немного покачивался и глаза почти закрывались. Я все понимал. Помнил, как мой Джим, нагулявшись, приходил на дачу. Ободранный. Грязный. Голодный.

Но мой пришелец на гулену похож не был.

Как бы то ни было, я встал и подошел к креслу. «Давай, иди спать», – сказал я псу по-русски. Уж не знаю, что он там понял, но тяжело взобрался в кресло и тут же уснул.

Вот вам и «рождественская сказка» – «мальчик» получил подарок, о котором мечтать.

* * *

Прошло затяжная осень. И зима с дождями, мокрым снегом – прошла. Жизнь моя конечно же изменилась. Как изменился и пес. С ним хлопот особых не было. Он быстро поправился. Ел аккуратно.

Утро мое теперь начиналось с того, что кто-то дышал мне в щеку, нос или вообще – в лицо. Я просыпался и видел на подушке кожаный пятачок с двумя дырочками – нос собаки. Так деликатно она требовала прогулки. Нужно было его и назвать как-то. Я остановился на самом обиходном – «Рекс». Четко, резко и коротко. К моему удивлению, пес сразу все понял. Мол, Рекс так Рекс. И вообще, довольно быстро освоил команды на русском языке. Эх, если бы я так же легко освоил французский. Да, вероятно, для этого нужно сделаться собакой.

Для очистки совести я объехал близлежащие фермочки (хутора). Часть из них явно не жилые. В остальных хозяева приветливо отвечали, мол, никакую собаку не теряли, никто не убегал и не прибегал. Мол, спите спокойно, дорогой сосед.

Я и стал спать спокойно. Тем более, что пес голос подавал. Когда в ночи подбегала к дому лиса или хорек, либо какой другой ночной тать.

Голос у Рекса оказался хороший. Глухой немного, но хорошего тембра рык.

Куры успокоились. И даже стали довольны: ведь теперь, когда появлялась лиса, чтобы скрасть или кого-нибудь из них либо яйцо, раздавался защитный рык и лиса убегала от греха – подальше.

Правда, в магазинчике, что был в поселке типа деревни, отметили – я стал брать больше продуктов и особенно – мясных. Отбивные. Кости. Любопытная мадам Стелла, владелица мясной лавки, так ненавязчиво интересовалась – «что же это, у вас видно прибавление на ферме. Пусть бы дама приехала, я ей вырезку уж точно со скидкой бы отпустила. Хорошо всем известно, ни один мужчина, особенно одинокий, никогда мяса не выберет. Подружка всегда его критиковать будет.

Права лавочница Стелла. Получал, получал я критику за неудачные продуктовые закупки. Да когда это было. До затворничества. А затворничество, это и есть самое ценное – воля.

Вот так мы и жили. Теперь – с Рексом. И так это было счастливо, что я постепенно потерял счет дням, затем – и неделям. И месяцы я уже отмечал, как homo sapience первобытный. Подул ветер – холодно. Значит ещё январь или февраль. А вот запахло теплым ветром Атлантики. Значит, уже март или апрель.

Наконец, как писали острословы

Пришла весна,

Запели птички.

Набухли почки

И яички.

Но у нас с Рексом все было безмятежно. Без набухания.

И хотя я по своей привычке мелкого интригана лавочнице Стелле не сказал истиной причины увеличения закупки продуктов, а туманно намекнул, мол, «да, жизнь моя течет и катится, кто не любит и не пьет, тот спохватится. Это как природа, мадам Стелла».

«Да, мьсье, – отвечает любезная дама, – но природа, заметьте, пустоты не терпит». – И при этом загадочно на меня посматривала.

Кстати, вот что я никогда не покупал, это яйца. Куры мне их исправно приносили, устраивая гнезда для кладки прямо под окнами. Я с утра в окно глядел – эх, молодцы, ещё три яичка. И делал свежайший омлет для себя, а теперь и для Рекса.

* * *

Звонки из дома стали не очень частыми. Знакомые, а себя они именовали друзьями, звонить перестали. Жена сказала мне все, что думает про отшельников. Мол, уж точно, люди это – подвинутые на голову. Так она выражалась. Что же вы хотите, культура речи прививается с детства.

Я стал даже забывать, какой год. Телевизор не работал вовсе. Радио – не было.

И поверьте, если бы наступил, как все предрекают, конец света, я с Рексом и курями узнал бы об этом последний.

Но весна и начало лета наступило неотвратимо. На мой затхлый пруд прилетели утки. Крякали, несли яйца.

Куры шептались: ещё, мол, мигрантов Бог послал. Да есть ли у них документы. Рекс же не убегал. Когда я в кресле – он рядом. Когда