— Скажите, через час.

— Сделаем.

Дядя Паша ушел, а Федор остался с Рубаном. Он присел на табурет около его постели. Тот лежал с закрытыми глазами — не то спал, не то не хотел никого видеть.

— Леонард Константинович, — позвал Федор. — Вы спите?

— Не сплю, — сказал Рубан, не открывая глаз. — От тебя морозом пахнет, выходил?

— Был у Саломеи Филипповны. Она придет завтра. Как вы себя чувствуете?

— Что я… я старик, мне пора уже собираться. Что происходит, Федя? Что за возня? Почему убийство? Почему эта женщина? Кому она мешала? Ты крутишься около них, неужели ничего? Так не бывает, у тебя же нюх!

— Я попросил Пашу открыть гостиную, хочу собрать всех, поговорить.

— А что Саломея? — Рубан открыл глаза, взглянул на Федора. — Она же ясновидящая, что она увидела? Паша говорит, она каждый вечер гуляет с собаками, может… — Он запнулся.

— Она ничего не сказала. — Федор надеялся, что его голос звучит естественно. Щадя старика, он не собирался рассказывать ему о сцене, свидетелем которой явилась Саломея Филипповна. — Хотите с нами?

— Я не хочу их видеть! Знать, что один из них убийца… да мне от одной мысли хочется бежать отсюда без оглядки. Но хоть что-то ты раскопал?

— Пока ничего. Вы хотели рассказать мне что-то, помните? Вы говорили об анонимных письмах, и я спросил, что еще. И вы ответили, что есть еще кое-что. Но нам помешали. Помните?

Рубан задумался. Федор видел, что он колеблется.

— Леонард Константинович, пожалуйста.

— Ага, ты еще скажи, что в расследовании важна каждая мелочь… как говорят сыщики из романа.

— В расследовании важна каждая мелочь. Сказал. Теперь ваш ход.

— Хорошо, будет тебе ход. Ты вот лучше скажи, что, черт подери, творится в моем доме? Кто эти люди? Я их не знаю! Я думал, семья, а что на самом деле? Кражи! Убийства! Да, да, убийства! Я же не дурак, прекрасно понимаю, что Андрея убили. И ты понимаешь. И спрятали труп. И они понимают. Кто-то его раскрыл… Убийцы! И Мишкину женщину убили. Оба были чужими. Что это, Федя? Кузнецов говорил, ты профи. Что происходит? Ты все мне говоришь? Или щадишь больного старика? — Последнюю фразу он произнес с отвращением. — Кто следующий?

— Не знаю, Леонард Константинович. Я хочу собрать их в гостиной, поговорить. Вы придете?

— Я слышал, как ты говорил Паше. Не приду! Не хочу их видеть. Мне ненавистны их рожи. Андрей был славный парень, простой, искренний… Душегубы!

— Кто был у вас в мастерской? Кто мог взять письма?

— Кто… Дверь не заперта, каждый мог войти, когда я спал. Паша, Димкина девочка, Марго… не знаю. Каждый.

— Леонард Константинович, что вы хотели рассказать?

Рубан опустился на кровать, закрыл глаза.

— Иди, Федя, я устал. Мне нужно подумать.

— Леонард Константинович!

— Я сказал: мне нужно подумать. Иди. Пришли ко мне Пашу. И еще… лучше бы говорить с ними отдельно, в куче они ничего не скажут. А по отдельности услышишь много интересного.

— В куче они не смогут соврать или перекрутить факты, так как были на виду друг у друга и есть свидетели, — возразил Федор. — Кто где был, во сколько, с кем и так далее. А потом можно и по отдельности.

— Тебе виднее. Иди же! — сказал Рубан нетерпеливо.

Федор вышел, чувствуя разочарование и досаду — Рубан снова ничего ему не рассказал… непонятно, почему. И он не сумел его убедить…

* * *

…Он пришел первым. Горела центральная люстра; потрескивали поленья в камине. В гостиной уже чувствовалась сырость нежилого помещения. Марго-дубль сидела в кресле в своей широкополой шляпе, сложив руки на коленях, скрестив длинные ноги в черных чулках и туфлях с золотыми пряжками. Ему показалось, что сидела кукла, подавшись вперед, словно пыталась рассмотреть что-то на полу. Или понурившись. Он вспомнил Зою, сидевшую у ее ног… и горящие свечи. У ног и при свечах. Похоже, ритуал? Невольно Федор вспомнил полуобнаженную Наташу-Барби в позе лотоса на заснеженной веранде… Тоже ритуал?

Они приходили, нерешительно стояли на пороге, не глядя друг на дружку, рассаживались на расстоянии. Дим и Наташа-Барби уселись в углу дивана; адвокатская чета — на другом его конце; красный со сна Иван шумно упал в кресло около Федора; под глазом его явственно выделялся сочный синяк. Миша с опухшей щекой сел за стол, закинул ногу на ногу; Елена уселась напротив, Марго — рядом с ней.

Дядя Паша возился с камином; Лиза стояла, прислонившись к двери, — румяная от плиты, в своем пестром фартуке.

Все выжидающе смотрели на Федора. Он скользил взглядом по их лицам, надеясь увидеть… что-то. Тень, ускользающий взгляд, попытку спрятаться за сидящего рядом. Ничего! Пауза затягивалась.

— Можно узнать, в чем дело? — вдруг резко спросил Миша. — Если вы вскрыли опечатанную комнату, значит, у вас есть на то основания. Вам есть что сказать?

— И я бы хотел узнать, на каком основании… — сказал Артур. — Полиция знает? И вообще, почему вы? Кто вы такой? Я звонил друзьям… вы бывший оперативный работник. В каком качестве вы здесь?

Похоже, пошли в наступление.

— Я действительно оперативник в прошлом, — сказал Федор. — Здесь я гость — меня пригласил Леонард Константинович, у нас общие знакомые. Во всяком случае, был гостем до того, как случилось… то, что случилось. Зная, что я обладаю оперативным опытом, он попросил меня разобраться… попытаться разобраться в том, что происходит. Я уверен, что вы хотите того же. Большинство из вас, — добавил с нажимом.

— Что вы хотите этим сказать? — взвилась Елена. — Мы все хотим!

— Кроме убийцы, — ухмыльнулся Дим.

— Заткнись! — крикнула Марго. — Ты сам убийца!

— Ошибаешься, дорогая. Я не убийца.

— Замолчите! — шлепнула рукой по столу Елена. — Еще не хватает подраться.

— Некоторые уже подрались, — заметила Стелла тихо.

— Не твое дело! — огрызнулся Миша.

— Фу, как грубо, — ухмыльнулся Иван. — Извините его, Стеллочка. Мы действительно подрались, если кому интересно. Он обвинил меня в убийстве Зои. А я его! Он ревновал, все видели, ходил с кислой рожей, закатывал скандалы, все слышали, и вообще…

— Ах ты сволочь! — Миша вскочил и бросился к Ивану.

— Перестаньте! — закричала Марго. — Совсем ошизели? И так тошно! Миша! Иван!

Но было поздно. Иван и Миша сцепились в драке. Иван, тяжелый и грузный, ударил Мишу кулаком в лицо, тот, совершив немыслимый кульбит, изо всех сил пнул Ивана ногой в живот. Иван попятился и рухнул на Марго-дубль; кукла с треском разломалась — ноги со стуком упали на пол, руки отлетели в стороны, голова скатилась Ивану на колени. Ошеломленный, он схватил ее и замер, бессмысленно разглядывая кукольную голову, не делая попытки подняться с кресла.