Федор улыбнулся:

— Я подумаю.

Он пил горьковатый чай, вдыхая густой полынно-лимонный запах; ему пришло в голову, что он давно не был в лесу, ведет неправильный образ жизни, ночами сидит в Интернете, не может закончить статью, начатую пару месяцев назад, и вообще забурел. И больше не бегает по утрам в парке. Он вздохнул невольно и вдруг поймал на себе ухмыляющийся взгляд Саломеи Филипповны.

— Еще? — спросила она.

— Что это?

— Душица и еще всякая травка, если интересно, летом свожу в лес, покажу. Хотя навряд, ты сюда больше ни ногой, сильно городской.

— Не сильно. Я почти каждое лето пару недель живу у нас на Магистерском озере.

— Хорошее дело, там ключи целебные. А здесь, в Ладанке, свое. На каждом шагу древность так и бьет, человек надышаться не может. Ничего не поменялось за тысячи лет. И мысли всякие на ум приходят. Для философа самое то.

— Я приезжал сюда студентом, здесь наш лагерь был. Говорят, тут где-то есть бабы каменные, а мы ничего не видели.

— Был лагерь. Уже нету. Пришлые приходят и уходят, а Ладанка стоит. И еще вечность простоит. Люди здесь живут долго. Приезжай летом, покажу колодцы и баб каменных. Они не каждому открываются. Бывает, смотрит человек, а не видит.

— Приеду.

…Провожая его, Саломея Филипповна сказала:

— Возьми лыжи, а то до полуночи не доберешься. Правда, крепления не ахти, но как-то управишься. Ходишь на лыжах? Посмотри, какая ночь, а? Чудо, а не ночь! В городе разве ночь? Шум, машины, огни, соседи толкутся за стенкой… Не смогла бы жить в большом доме.

Было около восьми вечера, но ночь уже наступила. Сияла полная луна, сиял снег, было светло, тихо и торжественно, как в храме. Саломея Филипповна проводила его за калитку. Под ногами вертелся пес с разноцветными глазами, радовался, вскидывал лапы Федору на грудь и пытался облизать лицо.

— Херес, пошел вон! — приказала Саломея Филипповна. — Отстань!

— Херес? — удивился Федор. — Помню, так звали собаку одного священника из английского детектива.

— Правда? Надо же! Не знала. Херес потому, что, грешна, люблю херес. Когда он к нам прибился, я перепробовала все клички, Никитка специально посмотрел в Интернете. Он вроде отзывался на «Харон», «Харрис», «Хедер». — Она рассмеялась. — Чего только люди не придумают. Чем, подумала, «херес» хуже? И ему нравится. Так и получился Херес.

Федор рассмеялся.

…Он шел на лыжах, отдаваясь полузабытому сладкому чувству работы мускулов, движения и ритма. Мороз к ночи ударил нешуточный, снег скрежетал и скрипел — ему казалось, он летит по крахмальной простыне. Он равномерно с силой взмахивал палками, чувствуя, как горят щеки и врывается в грудь ледяной воздух.

Примерно в полукилометре от жилища Саломеи Филипповны Федор увидел стремительно приближающегося лыжника. Спустя секунды они поравнялись, и тот, не замедлив движения, не обратив ни малейшего внимания на Федора, бесшумно пролетел мимо, только снег скрежетнул. Федор почувствовал, как лицо его обдало снежной пылью. С лыжником были две собаки: большая черная, видимо, лабрадор, прыжками мчалась впереди, а небольшая рыжая, похожая на дворняжку, бежала сзади. Федор некоторое время смотрел им вслед. У него не оставалось ни малейших сомнений, что ночным лыжником был внук Саломеи Филипповны Никитка, президент клуба «Руна». Тот, который, по ее словам, спал в закрытой комнате и был безобидный фантазер и недоросль.

И что бы это значило, спросил себя мысленно озадаченный Федор. И себе же ответил: не знаю. Пока не знаю. А почему она меня ожидала? Сказала, что позвала, и ожидала. Чего-то я не догоняю и не всасываю, как говорят мои учни. Намеки, тени смысла, флер тайны и недоговоренности. Думай, философ, думай, на то тебе и голова дадена, чтоб думать. Как это она сказала… все, что задумано человеком, может разгадать другой человек… как-то так. Теперь осталось лишь понять, кто этот человек и что задумал. И еще сказала: говори с людьми, дай им высказаться — гляди, и всплывет правда.

Он равномерно взмахивал лыжными палками, раскладывая по полочкам свой визит к ведьме, пытаясь объяснить неясное усиливающееся чувство тревоги. Луна скрылась за налетевшей тучкой, и резко потемнело — будто выключили лампу; прекрасная светлая ночь мгновенно стала враждебной и угрожающей. До Федора долетел далекий не то волчий, не то собачий вой, и он невольно ускорил шаг…

На крыльце Гнезда Федор снял лыжи и с облегчением перевел дух. И тут, словно по мановению чьей-то руки, из-за тучи выплыла ослепительная луна, и ночь снова стала светлой и нестрашной.

Он постучался в дверь мастерской. Открыл ему дядя Паша, вышел в коридор.

— Ну что? Как он? — спросил Федор.

— Спит. Пил чай, кушать отказался. Приходила Марго, не захотел разговаривать. А ты где был? У ведьмы?

— У нее. Она правда ведьма?

— Да кто ж ее знает. Мудрая она, а насчет ведьма или не ведьма… — Дядя Паша пожал плечами. — Чего только бабы не скажут. Хотя, может, и ведьма. В зельях понимает, бродит с собаками по лесу, собирает грибы и травы, а потом лечит человека и животное. Почище любого доктора. Да и нет у нас доктора, только фельдшерица на пенсии. Собаку с разными глазами видел? Умнейшая собака, Херес называется. Я говорю: негодная кличка, вроде как брань, а она смеется, говорит, не она выбирала. У ней еще две имеются, черная породистая Альма и дворянин недавно прибился, не помню, как его. Обещала щенка. Тут полно бездомных собак, вот Альма и понесла. Нечистых кровей будет, ну, да нам баре не нужны. Подсуну хозяину щеночка, порадую. Ты посиди с ним, а я пойду, перекушу. Ты как, оголодал или Саломея накормила?

— Угостила чаем. Где народ?

— По своим углам хоронятся. Если бы не заносы, только бы их тут и видели. Гостиная закрыта, как ты и велел. Марго требовала отпереть, хозяйку из себя представляет, команды раздает, но я окоротил, сказал нет — и баста. Лиза на кухне, готовкой занимается. Скоро потянутся за харчем. Горе-горем, а жрать хочется.

— Паша, я думаю собрать их в гостиной, поговорить надо.

— Ведьма подсказала? — Он покивал. — Может, и надо. Правда, что Иван с Мишкой подрались? Мишка с разбитой рожей вернулся. Да и другой не лучше. Чего не поделили?

— Подрались. Обвинили друг друга в убийстве.

— Да они скоро все тут передерутся. Все друг дружку подозревают, не разговаривают, молчком шмыгают по своим закуткам. Марго с носатой артисткой все шу-шу да шу-шу, бледная поганка адвокатишка лика не кажет, одна Натаха как ни в чем не бывало. Приходит, сидит с Леонардом Константиновичем, за руку держит, рассказывает чего-то… душевная девка. — Дядя Паша понизил голос до шепота: — Ты ее утром на веранде видел?

— Видел.

— Хороша! Ох, хороша! Повезло Димке… хоть и дурак. Ладно, Федя, пойду я. Так сказать, чтобы собрались?