Марго отчаянно закричала, вскочила, бросилась к Ивану и вырвала голову у него из рук; прижала к груди и зарыдала. Миша утирался — лицо его было в крови, из носа сочилась красная струйка. Рассмотрев окровавленные руки, он снова бросился на Ивана. Вскочивший Федор перехватил его на полпути. Миша, рыча, пытался вырваться.

Вдруг раздался грохот разбитого стекла и тотчас дружный женский визг — Елена изо всех сил швырнула в стену графин с вином; по гостиной разлетелись брызги; на стене расплылось багровое пятно и побежали вниз багровые потеки. Артур вскочил, Стелла уткнула лицо в подушку; кто-то машинально утирался рукой, кто-то салфеткой…

— Хватит! — рявкнула Елена. Она была возбуждена и растрепана, на скулах горели красные пятна. Похоже, чувствовала себя на сцене.

Наступила тишина. Дим демонстративно захлопал. На лице его застыла неприятная ухмылка. Наташа-Барби улыбалась неопределенно… как обычно.

— А теперь, если возражений нет, давайте поговорим, — сказал Федор после паузы и выпустил из объятий Мишу. — Сядьте, господа. Попытаемся разобраться, что здесь происходит. Марго, мы ее починим.

— Идиоты! — бросила Марго, возвращаясь на место с головой в руках. Она положила ее на стол — зрелище получилось тошнотворное: красные сердечки на щеках, длинные ресницы и синие глаза, уставившиеся в потолок. Слетевший парик обнажил идеально круглый гипсовый череп с желтыми пятнами клея — там, где он крепился. Им вдруг показалось, что голова… живая, понимает и чувствует…

— Ужас, — прошептала Стелла, сглатывая комок в горле.

— Итак, господа, — сказал Федор, заставив себя отвести взгляд от кукольной головы. — Начнем?

Никто ему не ответил.

…Ничего нового Федор не узнал. На его вопрос, кто оставался в доме, когда журналист Андрей Сотник поехал в поселок за водкой, внятного ответа он не получил. Миша сказал, что спал и пришел только к ужину; Елена вспомнила, что сидела на диване, пила чай, простыла и все время мерзла; Марго ходила из гостиной в кухню, помогала Лизе с ужином. Иван и Зоя сидели у камина; Наташа-Барби была в мастерской у Мэтра, он показывал ей альбомы. Дим пришел к ужину, закричал, а где Андрюха? Журналиста еще не было, и все решили, что он загулял. Об аварии никто даже не подумал. Дядя Паша сказал, что был в поселке до восьми вечера, никого по дороге не встретил и ничего не знал, пока не вернулся. Когда узнал, что журналист не вернулся, оделся и походил вокруг дома. Нора еще была жива. С Норой походил. А потом, уже ночью, все пошли на поиски и обнаружили внизу перевернутую машину.

До встречи в Гнезде с журналистом Андреем Сотником никто знаком не был; он всем нравился, хотя был не их круга. Поехать за бухлом вызвался сам, никто его не просил, и никто не знал, что он поедет. Только дядя Паша, Иван и Дим. Он вызвался при них, вертел в руке ключи от «Лендровера», Мэтр разрешил взять… раньше еще. Все.

Про ночную фотосессию знали все. Миша был против… разумеется. Мобильный телефон Ивана постоянно валялся на диване, любой мог переставить будильник. Мнения разделились насчет времени скандала между Мишей и Зоей: Елена утверждала, что событие имело место после ужина, Стелла же была уверена, что до. Лиза сказала, вроде после, но не уверена.

Тему скандала Миша озвучить отказался, но все и так знали: ревновал к Ивану. Елена так и заявила, он не возразил, только взглянул высокомерно.

Кроме того, Елена сказала, что слышит по ночам шаги и всякие шорохи, и после убийства Зои стала придвигать к двери комод. Уверена, что в доме водятся привидения или, на худой конец, домовые.

Стелла вспомнила, что однажды ночью слышала, как тявкнула Нора… в смысле, до того, как умерла. То есть когда была еще жива… Она совсем растерялась и замолчала.

Собаку никто не кормил, кроме дяди Паши и Лизы. Где хранится крысиный яд, знают только они и никто больше. В ящиках секретера в мастерской никто не шарил. Марго сказала, что привычки шарить по чужим ящикам у нее нет, и что там было, она не имеет ни малейшего понятия, кроме того, неинтересно. Она, казалось, уже успокоилась, даже слегка впала в транс: сидела неподвижно, говорила медленно, ни на кого не смотрела и все разглаживала ладошками скатерть.

На том закончили, и все потянулись к выходу — спешили вернуться в свои норы. Уходили не прощаясь, разобщенные, чужие, сторонясь друг друга. Елена от двери кивнула Федору, что не преминул заметить Иван. Он ухмыльнулся и похлопал Федора по плечу. Через пару минут в гостиной остались лишь они вдвоем. Комната приобрела неряшливый вид: беспорядочно отодвинутые стулья, багровое пятно на стене, лужа и осколки стекла на полу — от них неприятно несло кислятиной. На столе по-прежнему лежала голова Марго-дубль, укоризненно смотрела в потолок громадными синими глазами. Руки и ноги куклы валялись на полу около кресла; там же лежал сиротливой кучкой платиновый парик; шикарная шляпа отлетела к камину, перо подрагивало от струи теплого воздуха. Дрова в камине прогорели и покрылись седой золой; из-под нее тускло полыхало красно-оранжевым жаром — словно всевидящее подглядывающее око…

— И что? — спросил Иван. — Каков вердикт? Что дальше, Федя?

— Не знаю, — ответил Федор. — Посмотрим.

— Нет, а Мишка-то каков! — негодующе фыркнул Иван. — Мало я ему, засранцу, вломил! Ей-богу, это он Зою! Нутром чую, он.

Он замолчал — в гостиную вернулся дядя Паша, спросил с порога:

— Вы еще тут? А я прибраться зашел, негоже, чтобы она лежала на полу. Не надо бы хозяину видеть, вдруг зайдет. Унесу.

Они смотрели, как он собирает в черный пластиковый мешок руки и ноги Марго-дубль; Иван подобрал с пола парик и шляпу, положил на каминную полку. Дядя Паша взял со стола голову, не решился сунуть в мешок, да так и вышел, неся ее под мышкой.

— Финита, — сказал Иван. — Как там говорили древние? Сик транзит какая-то там глория…

* * *

…Человек с фонариком осторожно приотворил дверь в гостиную. Прислушался. Все было тихо, обитатели Гнезда спали. Он проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь. Подошел к камину, достал из кармана куртки подсвечник, поставил на каминную полку. Потрогал все еще лежавший там парик разбитой куклы. Потом похлопал себя по карманам, вытащил спичечный коробок, чиркнул спичкой…

…Он постучал в дверь спальни, приложил ухо к двери. Оттуда послышался легкий шелест шагов, потом скрежет ключа, и дверь открылась — женщина даже не спросила, кто пришел. Он стремительно шагнул внутрь…

…Иван храпел как бегемот. Федор вертелся, вспоминая события последних дней, испытывая острое недовольство собой оттого, что пропустил что-то, не распознал, не врубился… Храп Ивана мешал сосредоточиться, и Федор представил себе, как накрывает храпящего Ивана подушкой. Иван храпел в два захода — подвывая на вздохе и ревя турбиной на выходе. Видение Ивана, накрытого подушкой, становилось все настойчивее, и Федору ничего не оставалось, как встать с постели — во избежание беды. Он оделся, не представляя хорошенько, что собирается сделать — то ли прогуляться при луне, то ли расположиться на диване в гостиной. В коридоре было темно, ночник не горел. Федор вернулся за фонариком, который лежал на тумбочке около кровати Ивана.