— Не понимаю. А что случилось?!

— Меня мутило. Ни жрать, ни пить, ни трахаться не могла… Залетела!

— Как?

— Ну, ты заколебала своей простотой! Не врубаешься, как беременеют? Молча! Или постанывая. Как кому нравится.

— А-а… — Я мигом вспомнила, что рассказывал Сергей о своей маленькой, беленькой, беспомощной Ляленьке, ожидавшей ребенка: «Идет бычок, качается»… Слышать повторение хотелось меньше всего, но заставить ее замолчать было невозможно. Ольга продолжала:

— Естественно, сразу призналась Эгему. А он заявил, как отрубил: базара нет, иди к доктору, делай аборт, все расходы оплачу… На самом деле мне и самой-то рожать как бы было не по кайфу, но гинеколог запугал: отрицательный резус, угроза бесплодия, всякие заморочки… А куда деваться? Короче, договорилась со знакомой врачихой, чтобы общий наркоз был по высшему классу, стерильность, то да се. Собралась с утра идти сдаваться. Мыло, пасту, зубную щетку, халат и тапочки в сумку покидала. Сижу, смотрю на эту сумку, а саму прямо плющит и таращит, реву как белуга!.. И тут приезжает Волков. Розы длиной три километра припер, классное винцо, коробку конфет… А мне не сладкого, а соленого хотелось, говорю ему прямо: иди на х… Нет же, пристал с расспросами: «Кто обидел?», типа башку любому свинтит. Ну, я и выдала: ты! Выложила про беременность. И Серега прямо офигел от радости!

— Он хотел ребенка?

— А то?! Не отходя от кассы сделал мне предложение! Побежал в гастроном, принес красной икры, соленых огурцов, всяких яблок, бананов, киви. А поесть толком не дал, потому что мы всю ночь протрахались… Ну и утром вместо аборта смотались в ЗАГС, подали заявление, а потом перевезли мои вещи в его квартиру.

Понятно… Квартира на улице Немировича-Данченко, которую Серый снял по возвращении из Греции, мне помнилась с детальной отчетливостью, будто лишь вчера ее покинула… В этой норе когда-то бесславно почил опустившийся алкаш; его наследники привести помещение в надлежащее состояние не потрудились, зато и сдали безумно запущенную однокомнатную квартиру за бесценок. Стекла, затянутые вековой пылью и паутиной, почти не пропускали свет. Мы с Волковым в четыре руки отмыли это безобразие, наклеили простенькие, но свежие обои, а на новоселье я подарила ему люстру, тюль и палас, полностью закрывавший непотребный, щелястый пол. Я тогда так устала от ремонта!.. С непривычки, от надсады ломило поясницу, мои натренированные пианистической практикой пальчики с коротко остриженными ногтями, никогда не знавшие черной работы, распухли. Морщась от боли, как бы в шутку заявила: «Теперь, как честный человек, ты обязан на мне жениться!» А Серый сделал вид, что не слышит, пропустил намек мимо ушей, хотя точно знаю — к зональному или региональному турниру по айкидо он еще не готовился. Выходит, и Ляльку знать не знал… Сколько раз потом я пыталась найти, вычислить его в той алкоголической квартире, не сосчитать! За отмытыми до блеска и скрипа окнами вечерами не загорался свет. И на звонки в дверь никто не отзывался. Сергей исчез бесследно, и вскоре я перестала туда приходить, забила на Немировича, а также Данченко!.. А он, выходит, туда вернулся, да не один… Вот почему я такая невезучая?.. Очень хотелось разреветься…

Жена Волкова еще что-то лепетала о своем звездном прошлом и теребила белокурые пряди. Я ее перебила: «Ксения — дочь Эгема?» Задавая вопрос, уже не сомневалась в ответе. Как только сразу не распознала подвох? Девочка со своеобразными, широковатыми скулами и вправду не похожа ни на стрекозу, ни на Сережку. Но Лялька хранила невозмутимость:

— С чего ты так решила? Я сама точно не знаю, от кого Ксенька… У меня в то время был еще один хахаль, Иван, пластический хирург. Сейчас-то он свалил в Америку, а тогда обещал сделать мне перманентный татуаж, исправить линию губ, накачать их гелем, чего в России в то время еще никто не делал. Естественно, мне приходилось время от времени потрахиваться и с ним… Кстати, Кэт, тебе бы татуаж и ботокс тоже бы не повредили, а? Тебе вообще сколько лет?

— Сколько надо…

— О, а уже носогубные складки! И веки…

— Отстань!

Я чуть не стонала, а она и не думала проявлять гуманность, критично рассматривала меня. Нет, это прямо фантастическая бестактность!.. Я схватилась за почти пустую бутылку и налила себе коньяку, а остатки выплеснула в Лялькину рюмку, чем и отвлекла модель от дальнейших рассуждений на тему прикладной косметологии. Поразительно, но, по-моему, чем дольше она пила, тем трезвее становилась… Заглянув в сигаретную пачку, убедилась, что и «Парламент» кончается, и предложила мне сгонять за спиртным и табаком в супермаркет.

— Даже не мечтай! — Иногда и мне удается быть резкой, как кока-кола. Я уже всеми фибрами души ненавидела эту профурсетку: мужу угрожает расправа, дети рискуют в любую минуту остаться сиротами, а она лишь о собственных удовольствиях помышляет!

Ольга швырнула смятую пачку в мусорный контейнер. «Меткий глаз, кривые руки» — это про нее, промазавшую и не потрудившуюся исправить оплошность. Видимо, стрекоза считала, что труд в принципе унижает человека. Заявила о намерении принять ванну и поплыла туда, оставив меня тет-а-тет с грязной пепельницей и пустыми контейнерами от японской еды. Между прочим, я бы тоже предпочла нежиться в ванне, нежели прибираться, но проветрила кухню, собрала мусор и вытерла стол. Наверное, от воздействия коньяка в голове навязчиво вертелись всякие вопросы, и, постучав в ванную комнату, я распахнула дверь. Розовенькая Лялька, облаченная в мой парадно-выходной пеньюар, с брезгливостью принюхивалась к открытой баночке с кремом «Нивея»:

— Фу, Катька, зачем ты мажешься этим бутером? А еще удивляешься, что у тебя морщины, как у бульдога.

— Я не удивляюсь.

— Короче, твоя «Нивея» — это натурально сапожный крем, и то только для обуви, которую не жалко, — заявила Ольга, села на край ванны и смазала свои лыжи — ступни ног — моим обруганным кремом. — И твой гель для душа годится только для мытья тротуаров.

Конечно, мне хотелось возразить, сказать: «Не нравится — не пользуйся», но, задохнувшись от ее наглости, я лишь издавала отрывочные гласные звуки, как бы междометия: «О!», «И!», «А!».

— Вот это что такое? — Она приподняла двумя пальчиками флакончик с туалетной водой «Минг шу».

— Между прочим, французская парфюмерия, фирма «Ив Роше».

— Это полный отстой, а не парфюм! — заключила бледная спирохета, на физиономии которой не проступила и тень неловкости.

— Ты обнаглела! — взвизгнула я.

— А ты опустилась ниже некуда! — Моя соперница привела почтовоящичную прорезь рта в форму куриной гузки: сжала губы, показывая, что дискутировать со мной больше не намерена, и принялась мазать свои подлые руки моим кремом для век с эффектом лифтинга. Впрочем, долго молчать она была не способна, равно как и трудиться. Принялась хвастаться тем, что лично она пользуется линиями по уходу за кожей от Шанель, Диора, Эсти Лаудер или, на худой конец, на самый крайняк — от «Виши», которая продается во всех аптеках, как аспирин. Просветила, называется. Будто я без нее не догадывалась, чем массмаркет отличается от элитной косметики.