Воспоминание снова кольнуло. Зря он открыл правду. И сам не отболтался, и другу жизнь испортил. Наверняка ничем хорошим это не кончилось…

— Словом, его меч тварь рубить мог. И то, что отрубленное падало, можно было жечь, как вы сегодня.

— То-то ты саму тварь поджечь пытался.

— Так я ж не вы. Перетрухнул до полусмерти и все позабыл со страху. Потом уже, когда отошел немного, вспомнил. Ну и подхватил чужой меч, поняв, что плести уже не могу почти… гадость редкостная это ваше небесное железо. Получается, не врут охотники. Особые свойства в самом деле есть: тварь, вот, его не разъедает.

— Есть, — кивнул Колль. — Но об этом… Вы не устали? — с деланной вежливостью спросил он Хаука. — Скоро новый день.

— Я всегда поднимаюсь ни свет ни заря, — словно бы не заметил намека тот. — И если уж вы взялись допрашивать моего человека — я, правда, так и не понял, по какому праву, но раз он не возражает, то пусть — я должен при этом быть и внимательно слушать.

Тем более, что сам Хаук еще Эрика не расспросил как следует. А тут за него, считай, всю работу сделают. А что «его человек» врет как сивый мерин, так он и самому Хауку бы всей правды не открыл.

— Рыбак рыбака… — буркнул Колль. — Что господин, что наемник бараны упрямые. Дальше?

— Что дальше? — не понял Эрик. — Дальше ты сам все видел.

— То-то и оно, что видел. Какого рожна ты влез, если, говоришь, перетрухнул?

— Так ты же сам приказал!

Чистильщик усмехнулся.

— Еще скажи, не подумал не подчиниться.

— Почему не подумал? Подумал, конечно. Но эта тварь больно уж жуткая. А ты сказал, что нам всем конец, если что.

— И ты поверил с полуслова.

— Слушай, что ты от меня хочешь? Не помог — было б плохо, помог — опять неладно. С чего бы тебе было врать?

— А с чего бы тебе было лезть на рожон? — не унимался чистильщик.

— Да с того, что меня Лейв на целительные плетения натаскивал. Да так натаскивал, что до сих пор сперва сделаю, потом подумаю. И с того, что я болван редкостный… что мы выяснили где-то с час назад. Раненому хотел помочь, как там его… Вам-то явно не до того было. Помог, мать вашу, уже язык весь отболтал, оправдываясь.

— Помог… — медленно произнес Колль. — Его должны были сожрать.

— Так я виноват в том, что его не сожрали? — всплеснул руками Эрик. — Еще в чем я виноват? Может, и тварь я призвал?

— Из грудной клетки тварей не вытащишь.

— Да с чего бы? Плетением — просто. Как, например… — Он шевельнул уголек, подтаскивая ближе, и снова оттолкнул в костер.

— Омертвение, которое вызывают твари, ничем не остановить. А, значит, не остановить и кровотечение, не за что зацепиться. Викар должен был истечь кровью.

— Вот заладил, должен был, должен был… Чего б его не остановить? Иссечь в пределах здоровых тканей, например.

— За грудиной? Ты издеваешься?

— Это ты издеваешься! — вскипел Эрик. — Словно недоволен тем, что Викар жив. Что твой человек, — он кивнул в сторону Эгиля — не останется калекой! Что всех вас не одолела тварь! Ты сам говорил, что всем конец, если я не помогу. Я помог, и что получаю вместо благодарности? Допрос? Угрозы? Вы там в своем ордене вконец берега потеряли?

— Мы там в нашем ордене каждый день имеем дело вот с этим, — Колль обернулся, указывая в темноту, туда, где осталась россыпь стеклянных капель. — С тем, от чего вы бежите, скуля и поджав хвосты! Так что не тебе нас упрекать или судить! Сам-то не больно рвался!

— Но и не побежал. И что в ответ? Приказ бросить все дела, всех, кто мне дорог, и идти с тобой? И кого из людей ты готов умертвить, чтобы сменить его на меня, раз уж я зачем-то оказался тебе так нужен?

— Да сдался ты мне, — чистильщик выругался. — Ты мизинца ни одного из моих парней не стоишь.

— Вот и отлично. Вот и договорились. Я могу идти умыться, наконец?

— Нет. Я еще не закончил. Почему Викар жив?

— Потому что меня учил лучший целитель в стране, которому ни один из столичных профессоров в подметки не годится! Потому что я был…

Эрик осекся. Он был одним из лучших учеников Лейва. Только это никак не вязалось с посредственной оценкой на защите, которую придумал — и в которую поверил — Колль.

— Потому что ты — что?

— Потому что я был целителем в отряде Колльбейна. И перевидал всякого за три года.

А про то, что он два года практиковал в Белокамне, лучше не вспоминать. По крайней мере, пока не уляжется шум. Значит, еще года два, а то и больше.

— Это не объяснение. Откуда ты знаешь, как останавливать омертвение?

— Да ничего я не знаю!

— Врешь. Откуда ты знаешь это плетение?

— Какое?

— Вот это.

Колль потянулся к нитям, опуская на головы сразу троим авторское плетение Эрика. То самое, что могло убивать тусветных тварей куда вернее огня, если растянуть его наподобие широкого решета и накрыть стеклянные капли до того, как они сольются в единое тело. То самое плетение, что могло, если собрать его в узкий луч, мгновенно уничтожить одиночную бусину, попавшую в тело. Или выжечь? высушить? Словом, навсегда убрать омертвение, которое твари действительно оставляли после себя и которое не поддавалось никаким исцеляющим плетениям.

То самое, что, накрыв человека, в считанные мгновения превращало его в иссохшую мумию, лишенную жизни.

Ингрид, хоть и заметила, как свивается плетение, не шелохнулась, доверяя решению Эрика. Напрягся Хаук, который ничего не видел, но, похоже, понял если не все, то многое по тому, как изменились лица, как шевельнулись чистильщики, готовые в любой момент вскочить, хотя какая по сути разница, плести сидя или стоя. Эрик колебаться не стал — ударил точно в уязвимую точку, разрывая нити. Выругался Колль, невольно потянувшись пальцами к виску после того, как плетение сорвалось. Впору злорадствовать — сам напросился.

Эрику хотелось заорать, вскочить, отшвырнуть опьяненных вседозволенностью чистильщиков. Ударить — и плевать на последствия. Он так и поступил бы, если бы был один.

Но он был не один.

— Тебе так хочется развязать бойню? — негромко спросил Эрик. — Мало было твари?

Довольно они друг на друга кричали. Пора остыть. Всем.

— Мне хочется знать, где ты научился плетению, которое знают только чистильщики. — Колль тоже сбавил тон.

— В самом деле? — встряла Ингрид. — Ты не говорил, что знался с чистильщиками.

— Потому что это ложь. Меня ему научили не чистильщики, а значит, знают не только они, — ответил Эрик, пристально глядя на Колля. — Не понимаю, в чем ты меня подозреваешь, но это плетение я видел пять лет назад на защите магистерской. Он усмехнулся. — Любимчик Лейва его представлял. Дескать, сам разработал… не знаю, профессор потом говорил, что большая часть работы была его, а не того парня.