она ничего не теряет, но в последние пару лет ей на глаза все чаще попадались другие девочки, которых приглашали на танец, целовали и держали за руки. Так постепенно стало ясно: веселье – это обычно общество мальчика (пока – воображаемого), который будет если и не привлекательным, то хотя бы добрым. И в то же время Джинни постоянно корила себя за робость: почему бы ей не начать действовать первой, не подойти к понравившемуся парню и… И что? Ответа на этот вопрос она пока не придумала.

Но сегодня все должно было быть иначе. Сегодня придет Энди, вода поднялась уже очень высоко, воздух такой теплый, а запах еды, доносящийся от огня, – такой манящий, и музыка играет, и она сама такая милая и беззаботная, что все тело, кажется, так и покалывает от предвкушения. Поэтому, когда Энди наконец появился – проскользнул в круг возле костра под радостные вопли «Энди! Пришел! Налей себе выпить!» – все, казалось, пошло как по маслу. Дафидд смотрел на нее с улыбкой, и – она проверила – Роберт нашел себе место возле Рианнон, а по другую сторону от нее сидел Питер, может, и не привлекательный, но добрый.

– Получилось собрать сто заказов? – спросила Джинни у Энди.

– Не-а. Только девяносто восемь. Гарри хотел повторить два последних, но мы устали в край. Господи Иисусе, ну и жарища. Дайте же мне еды. И кстати, ребятки, я притащил бутылку вина… – он выудил из вместительного кармана «Ламбруско» и вытащил из горлышка пробку. – По глоточку?

Джинни отпила. Вино оказалось холодным и сладким, покалывало язык и тут же попало в нос, заставив ее чихнуть и рассмеяться.

– В нос необязательно, – пошутил Энди. – Что за манеры. Я вообще собирался Герти пригласить, но решил, что для нее будет слишком много впечатлений. Где сосиски? Я есть хочу.

– Кто такая Герти? – спросила Эрил. – Что за белые пятна в наших знаниях о тебе?

– Какие пятна? Нет у меня никаких белых пятен, я же эфиоп.

– Обычно вы себя иначе называете, – заметила Эрил, но Энди уже не слушал, поглощенный рассказом о том, как именно стал счастливым обладателем куска копченого лосося. Эта история существенно отличалась от первоначальной версии. Дафидд подмигнул Джинни и закатил глаза, хотя на его лице читалось искреннее удовольствие, а она устроилась рядом с Энди, обняв колени, пока тот, подвижный и переменчивый, словно ртуть, сплетал одну невероятную ложь за другой. Джинни знала, что это ложь, знала, что полный сюрпризов Карлос, скорее всего, даже не существует, но какое это имело значение? Эти истории опьяняли слушателей не хуже шампанского.

Бутылка вина опустела уже наполовину, а Джинни обнаружила, что, несмотря на легкое головокружение, чувствует себя очень уверенно, поэтому вцепилась в руку Энди и заставила его встать и пойти танцевать. Кто-то поставил медленную романтичную песню, и возле костра уже кружилось несколько пар, покачиваясь в такт музыке в объятиях друг друга и утопая ногами в мягком песке. Бросив короткий взгляд прямо на его лицо, Джинни сделала шаг ближе и обняла Энди.

Его тело оказалось теплым и гибким, руки мягко обвивали ее талию, а она положила голову ему на плечо и глубоко вдохнула его сложную и опьяняющую смесь окружавших его запахов: легкий аромат кухни и сигаретного дыма, вина, едва заметные нотки лосьона после бриться и чистого пота. Провела пальцами по мышцам спины и впадине позвоночника, удивилась тому, как покачиваются его бедра… Чувства ритма у Энди не было совершенно, но Джинни в ее нынешнем состоянии даже это показалось просто еще одним штрихом к его совершенному портрету.

Она не думала больше ни об остальных собравшихся, ни об огне, ни о море, ни о музыке, ни о Роберте. Существовал только Энди, и она была одержима, опьянена им, она была влюблена… Так вот она какая, любовь, и вся эта любовь принадлежала только ей. Слегка повернув голову, Джинни коснулась губами его шеи – раз, другой – а потом нежно ее поцеловала.

Тут до нее донесся чей-то приглушенный голос и следом такой же приглушенный смех. Тело Энди тут же напряглось – для нее это было сродни удару током. Ошарашенная, она подняла глаза, чтобы посмотреть ему в лицо, но увидела на нем только печаль и презрение.

– Не обращай внимания, – прошептал он. – Они того не стоят. Просто кучка глупых детишек.

– Но что они сказали? – также шепотом спросила она, в глубине души зная ответ. Конечно, кто-то пошутил над тем, что они чернокожие, отпустил какой-то отвратительный расистский комментарий… Кто-то из ее друзей. Почувствовав ее гнев, Энди удержал ее, не дав обернуться и наброситься на обидчиков.

– Они ничего не понимают, – только и сказал он.

– Но мы должны сопротивляться! Не ради нас самих, а ради всех остальных! Нельзя просто сдаться…

Его реакция сбила ее с толку. Лица было не разглядеть – Энди стоял спиной к огню, – но Джинни ясно почувствовала его печаль, печаль, которой не замечала раньше. Музыка стихла, с ней угас и танец, а потом кто-то поставил другую песню. Момент был упущен.

Они вернулись к костру. Пока Джинни пыталась понять, что произошло, Энди уже болтал с Гленом, Шоном и Эрил, рассмешил их, получил от одного из них сигарету и предложил другому вина. Она села рядом с Робертом. Что-то случилось, но что?

Роберт заговорил. Джинни пришлось попросить его повторить.

– Кто эти голубки? – тихо спросил он.

– Голубки? В каком смысле?

– Вот те ребята. Тот, с которым ты танцевала, и его парень. Как их зовут?

– Его парень? – с ужасом переспросила Джинни.

– Ну да. Они же геи. Гомосексуалисты.

– Что значит геи? Как они… Ты имеешь ввиду, что Энди и Дафидд… С чего ты решил?

– Мне Рианнон сказала. И это очевидно.

И ведь это и правда было очевидно.

В одно мгновение сотни едва заметных мелочей – комментариев, шуток, взглядов – встали на свои места. Теперь она знала, что прошептал кто-то за ее спиной и почему это заставило Энди сначала застыть в ее объятиях, а потом расстроиться; все было прозрачнее некуда, только она опять осталась в дураках. Все знали, а она не знала. Рианнон знала, а Рианнон – ее лучшая подруга. Даже Роберт знал. Это было уже слишком.

Подавившись рыданиями, Джинни вскочила и бросилась прочь от костра в спасительную темноту дюн. Перевалив через вершину ближайшей, она сползла по мягкому прохладному песку на дальнем ее склоне, спотыкаясь и падая, а потом снова поднимаясь, несмотря на проседавший под ногами песок, преодолела заросли колючего песчаного тростника и оказалась, наконец, достаточно далеко от насмешливых голосов и понимающих взглядов тех, кто собрался у костра; а потом опустилась на колени и вонзила кулаки в податливое мягкое тело окружавшей