— Играем чайник за гривенник!

За окном давно стемнело. Зажгли толстую свечу, поставив ее в жестяную банку из-под консервов. Фрязев полез куда-то за пазуху, достал засаленную колоду, какими играют в тюрьмах и казармах, перетасовал, держа руки высоко над столом. Протянул колоду, не выпуская из рук:

— Снимай, служивый!

Вскрыли карты. Фрязев с деланым ужасом завопил:

— Не везет сегодня сироте! Ну, служивый, у тебя небось тузы одни?

Факторович с трудом скрывал удовольствие. Он деликатно сказал:

— Я — пас.

— Тогда себе прикуплю, — сказал Фрязев, осторожно снимая с колоды верхнюю карту, заглянул в нее и с деланым отчаянием произнес: — Хоть стреляйся — перебор! Ну, служивый, твоя взяла! Эх, не везет мне в карты, сто раз зарок давал: не играть! Опять бес за ребро зацепил. Твое счастье, служивый, забирай мое добро, чайник замечательный. Пей чай до седьмого пота, вспоминай доброго Фотия Фрязева. — Он достал из вещевого мешка чайник и протянул Факторовичу.

Тот, откровенно счастливый, тут же спрятал выигрыш в свой мешок, крепко завязал бечевку.

Фотий продолжал стонать:

— Раздел догола, у нищего последние портянки забрал! Не очко меня сгубило, а к одиннадцати — туз!

Соколов, игрок опытный, понял: так причитают бывалые шулеры. Подумал: «Сейчас предложит сыграть еще партию, а за чайник предложит рубль!» Стал внимательней следить за игрой.

И точно, Фотий прогундосил:

— Эй, служивый, жаль мне чайника…

Факторович, довольный собой, насмешливо отвечал:

— Зачем же вы играли?

Фотий запричитал:

— Не хотела коза в лес ходить, да волк ее туда за ребро сволок! Эх, залью свое горе-злосчастье! — Полез в мешок, достал поллитровку водки с красной сургучной головкой, с привычной ловкостью постучал по краю стола. Сургуч осыпался, Фотий сдул пылинки и толстым ногтем откупорил пробку. Он налил себе в стакан и вопросительно посмотрел на Факторовича: — Ну, счастливчик, налить тебе полкубышечки?

Тот отрицательно помотал головой:

— В рот не беру.

— Дело хозяйское! — Фотий коротко вздохнул и, почти не задержав стакан у губ, с маху опрокинул содержимое в нутро.

Солдаты засмеялись:

— Вот дает! Ну, ундер, ты питок!

Журналист Шатуновский, чуть не полностью исписавший толстый блокнот, восхитился:

— Орел!

Фотий самодовольно хохотнул, откусил крепкими желтыми зубами половину большой луковицы и начал хрустко жевать. Словно артист «на бис», вновь налил водки в стакан, молодецки огляделся, откинул туловище назад и с еще большей ловкостью, чем в первый раз, хлестанул водку в горло. Вдруг кулаками и локтями выбил по столу замысловатую дробь и залихватски, ломая слова на слоги, заголосил:

— Здравствуйте, мои рюмочки, привет, стаканчики! Знать, по мне соскучились, по мне стосковались, эхма! — Посмотрел на Факторовича, брыластый рот растянул в приторной улыбке. — Еврей, ты закон знаешь? С выигрышем уходить нельзя. Я желаю тебе весь свой капитал оставить.

— Зачем?

— А затем, что охота пуще неволи. Два рубля против чайника ставлю.

Факторовича бороли страсти: и сыграть хотелось, и боялся продуться.

Фрязев крикнул:

— Не рви сердце! Так и быть, брошу на кон зелененькую!

Соколов громко, на весь вагон сказал:

— Унтер, хочешь со мной сыграть?

Фрязев зло рявкнул:

— Двое играют, третий не лезь!

Соколов сказал:

— Факторович, не играй! Унтер тебя нарочно в игру втравливает.

Факторович, неожиданно раздражаясь, отрезал:

— Вы думаете, что я погорю? Но я тоже умею немного играть. — Резко повернулся к Фотию: — Согласен, унтер, ставьте три рубля!

Фрязев стал тусовать колоду.

— Э-эх, два козыря на руках, а один в колоде! Снимайте, господин еврей. Еще дать? Еще? Неужто перебор? Какая жалость, об вас плакать хочется. Чайничек снова мой. Второй раз в жизни повезло!

Факторович спросил:

— А когда первый?

— Когда тебя встретил, га-га! Я и колоду толком держать не умею.

Теперь уже Факторович предложил:

— Давайте, унтер, сыграем на чайник и три рубля?

Фрязев притворно вздохнул:

— Делать нечего, с выигрышем только подлецы сбегают! А я с хорошим человеком до последнего гроша из-за стола не встану, — сделал рукой шестерку и снял колоду.

Факторович нервно чесал нос, брал прикуп, швырял с досадой карты, говорил:

— Боже мой! Прямо натуральное несчастье… — и выкладывал проигранные деньги. — Это жалко смотреть.

Соколов пристально наблюдал за руками Фрязева. Тот даже с замусоленной колодой обращался с изрядной ловкостью человека, часто занимающегося картежным промыслом.

Факторович вновь проиграл. Ставки делались все выше. Через минут пятнадцать Факторович проигрывал больше ста рублей.

Фрязев, не дожидаясь конца игры, стал собирать и рассовывать в карман мятые деньги. Затем перетасовал колоду и начал сдавать.

Соколов вдруг произнес:

— Стыдно, унтер!

— Чего такое? — вскинулся Фрязев.

— Играешь не чисто.

Тот после выпитой водки почувствовал прилив храбрости. Он уставился на Соколова, и черный глаз глядел нагло и отчаянно. Сквозь зубы процедил:

— Ты, разжалованный, в чужую игру нос не суй. А то я живо тебе нос-то перекушу, будешь, ге-ге, как с дурной болезнью…

Соколов и на этот раз сдержал себя. Вдруг весело сказал:

— Унтер, а почему ты в рукав карту спрятал?

Все затаили дыхание, а журналист Шатуновский даже наклонился, заглядывая в рукав.

Фрязев сердито сдвинул брови, начал кипятиться:

— Чего врешь? У тебя в глазах струя, ты не видишь ни нуля! Ну, про какой рукав буровишь? — и замахал рукавами шинели.

Солдат с оспинами на лице крикнул:

— Унтер, чего ты карту на пол швырнул? А теперь сапогом придавил. Ногу-то прими!

Шатуновский наклонился, поднял карту. Соколов ухватил за грудки Фрязева:

— А ну, сукин сын, верни товарищу деньги!

Фрязев скривил физиономию:

— Языком мели, а руками не разводи! Я не с тобой, разжалованный, играю, ты и не лезь.

Соколов заглянул в глаза Фрязева:

— Что ж, унтер, ты и впрямь шулер первой руки! Последний раз говорю: отдай чужие деньги. Не испытывай мое терпение…