навещала в больнице в Москве. Сын попал в страшную аварию, у него повреждена рука и раздроблено колено — так что неясно, когда будет ходить, да и будет ли нормально работать сустав. Она говорила минут двадцать, молодые люди молча слушали про то, что лечение долгое, машина совершенно разбита, жена у него не работает, денег совершенно нет, а дети…

Через некоторое время Иван на очередном повороте её рассказа вдруг спросил:

— А что, машина перевернулась?

— Да там обе машины вдребезги.

После этого Надя стала больше с интересом наблюдать за Иваном, чем слушать женщину, которая продолжала жаловаться на судьбу. Иван сидел как на иголках, и Надя чувствовала, что он порывался к какому-то поступку. Она не понимала, что он задумал, но прекрасно видела его волнение. Женщина не замечала ничего и скоро затихла, благодарная прекрасной молодой паре, выслушавшей её боль. Наутро, сойдя с поезда, она пожелала им счастья.

Когда женщина удалилась, Надя спросила:

— Чего ты вчера хотел натворить? Рассказывай.

— А что, разве было заметно?.. Женщина ни о чём не догадалась.

— Для математика с мехмата ответ неправильный, потому что в купе были две женщины, — сказала Надя тоном уставшего учителя нерадивому ученику.

— Надя, как всегда, твоя житейская логика бьёт мою, математическую.

Надя, улыбаясь, ждала, и Иван объяснил:

— Когда мамаша сказала, что в аварии было две машины, я стал сомневаться в том, что её сын попал в аварию. Может быть, он не попал в аварию, а сам её спровоцировал, а в той, другой машине, как раз и находятся невинные люди, которым надо посочувствовать. Тогда жалобы этой женщины будут омерзительными.

— Ты что, хотел ей об этом сказать? — перебила Надя.

— Нет, не так прямолинейно. Я намеревался принять как можно более участливый вид и с чувством сострадания к её горю и, взывая к справедливости, спросить: «А виновник аварии подох?»

— Ты злой и жестокий… Ты это понимаешь? — Надя остановилась и стала ждать ответных слов.

— Нет, я не жестокий. Жестокость — это немотивированное, ничем не обоснованное зло, а вот беспощадность — просто ответная реакция на зло, лицемерие, лживость. И потом, за что ты меня осуждаешь? Я ничего не совершил, я удержался.

— Что же тебя удержало?

— Я подумал, что, может быть, виновник был во второй машине или была третья машина, которая спровоцировала и уехала, тогда мой вопрос не достиг бы цели. Была ещё одна причина: я подумал, что наверняка ты бы так не поступила, и не стал ничего говорить.

Последняя причина, настоящая или пусть даже выдуманная Иваном, Наде польстила.

Глава 42

Они вышли из Московского вокзала ещё по темноте, возбуждённые предстоящими выходными. У них были обратные билеты, и их ничто не заботило. В те времена на Московском вокзале было нечто вроде ночлежки, где можно было переночевать в многоместных раздельных мужских и женских комнатах, предъявив обратный билет. Но на перроне, отвлечённый разговором о женщине-попутчице, Иван забыл об этом, а на Невском проспекте возвращаться уже не хотелось.

Они прошли пешком до Невы, сделали круг по набережным через два моста, были в Петропавловке, постояли около Кронверка и Ростральных колонн. Иван вспоминал знакомые места, но вдвойне был счастлив оттого, что постоянно в непосредственной близости была Надя. Решили Эрмитаж отложить на завтра, а сегодня заглянуть в Кунсткамеру, где раньше они не были и не представляли, что там. От увиденного впечатление у них сложилось неприятное — они это почувствовали. Выйдя, Иван и Надя долго шли молча, не знали, что сказать, и не стали.

Уставшие и почти не евшие с утра, они решили возвращаться на вокзал, чтобы решить вопрос с ночлегом. На Невском свернули в переулки, заблудились и попали в «историю». Проходя мимо какого-то старого дома, вероятно дореволюционной постройки, они увидели вылетевшую из окна пятого этажа кость. Огромная кость — мосол — ударила по голове женщину, идущую с ребёнком впереди них. Женщина вскрикнула, а ребёнок заплакал. Реакция Нади и Ивана была одинаковая, за время знакомства они не раз про себя это отмечали.

Нашли опорный пункт милиции, оттуда — к участковому, но женщина с ними уже не пошла. Участковый по окну вычислил квартиру, поднялись, постучались, дверь открыл небритый пьяный мужик, сзади выплыла грязная взлохмаченная баба. Они ничего не знают и ничего не бросали. Капитан, уже послуживший и седой, «отработал», как положено, обращение граждан, но ничего сделать не мог, да и не хотел. Молодым людям он сказал: «Пострадавших нет, заявления от них нет, фактов тоже… Спасибо, вы идите, я с ними потом разберусь».

Они промёрзли, Надя, в лёгком пальтишке, стала дрожать. Иван стал её уговаривать зайти в подъезд — он хотел, чтобы она надела вниз его отстёгивающуюся от пальто подстёжку. Уговоры были бесполезны, Иван расстроился — «его Надя» ничего от него не хотела брать. Когда они, наконец, пришли на Московский вокзал, мест в комнатах для ночлега уже не было.

Но им случайно повезло: на платформе они встретили женщину, предлагавшую ночлег в одной из комнат своей квартиры. Ехать надо было около часа, но, вымотавшиеся за день, они были рады.

Небольшая комнатка имела две кровати. Надя ушла умываться и чистить зубы, потом пошёл Иван. Когда он вернулся, Надя уже лежала на своей кровати лицом к стене. Иван разделся, но тут он обнаружил, что нигде на стене нет выключателя. Он сделал несколько шагов в разные стороны, но выключателя не увидел. Что делать? Ему стало стыдно предстать перед Надей без брюк, если вдруг она возьмётся помогать ему. Наконец он сообразил, что выключатель может быть только за ковром.

Когда он улёгся, Надя рассмеялась:

— Насколько я понимаю, ты метался в поисках света?

— Да… — облегчённо выдохнул Иван, — не понимаю: зачем прятать выключатель?

— А если подумать?

— Если в спокойной обстановке, то теперь я понимаю: ковёр на стене появился позже выключателя.

Улёгшись, молодые люди заснуть не смогли: наслоение впечатлений дня требовало эмоционального выплеска и причудливое сцепление разных фраз и мыслей отогнало сон.

Глава 43

Оба они были великолепными собеседниками, потому что умели слушать, что для разговора неизмеримо важнее, чем правильная речь. Если перебивать говорящего, не желая понять его и не давая ему раскрыться, то взаимное наслаждение от общения получить невозможно. Силовое насаждение своей «правды» обоим было не свойственно, интереснее было понять чужую — не принять её, а понять. Впрочем, за полтора года знакомства они уже видели, что на подавляющее большинство вещей