— А вы-то тут при чем? — возмутился Скаудер. — Вы что, из полиции? Следователь?

— Почти, — улыбнулась Вера. — На самом деле я занимаюсь доследственной проверкой.

— А что это?

— Я пытаюсь установить криминальный характер смерти, обстоятельства убийства, ну и — по возможности — найти убийцу.

— Это Борис Борисович вам поручил? И почему именно вам? Пусть бы капитан этим занимался, он на корабле за все отвечает!

— Меня уполномочило управление следственного комитета по Петербургу, к которому я имею некоторое отношение.

— Вы? — не поверил Гибель Эскадры. — Это не розыгрыш?

Вера покачала головой. Гилберт Янович вскочил и начал расхаживать по каюте, потом снова сел, свел ладони на груди, словно собирался прочитать молитву, вздохнул и переплел пальцы.

— Господи, — прошептал он. — Что же теперь будет? За что Герберову-то? Что она кому плохого сделала?

— Мне кажется, что убийство связано с выполнением ее профессиональных обязанностей, — осторожно заметила Вера. — Как она вообще оказалась на судне?

— Мы собирались в Осло, на фестиваль, и вдруг Софьин предложил нам отправиться туда на его корабле. Я, естественно, рассказал об этом Герберовой, и она тоже выказала желание поехать, тем более у нее мультивиза, а на работе она оформила поездку как командировку. Она очень хорошо представила наш театр и, вообще, всю российскую театральную культуру, давала интервью, организовывала встречи с норвежской театральной общественностью… Она — большой профессионал в своем деле… — Гилберт Янович вздохнул и произнес: — Была профессионалом. Так, значит, это ее из-за работы убили?

— Это одна из версий. Мое предположение. Просто, осматривая место преступления, я нашла папку с документами. С финансовыми документами вашего театра, — Вера сделала вид, что не заметила, как побледнело лицо Скаудера, и продолжила почти без заминки: — Ведь вы являетесь не только художественным руководителем, но и директором?

— А что в этом особенного? Совмещаю, как многие. Опыт хозяйственной и административной деятельности у меня имеется. Творческому процессу это никак не мешает. У меня есть помощники по хозяйственной и финансовой части. Главный бухгалтер имеется, который за все отвечает, за все нарушения, если вы на это намекаете.

— Я пока ни на что не намекаю. Хотите, я вам покажу эти бумаги?

Скаудер пожал плечами:

— Можете, конечно, показать. Вдруг это и вовсе к нашему театру не имеет никакого отношения. И вообще, может, это фальшивка.

Вера достала папку и показала Гилберту Яновичу. Судя по его лицу, он узнал.

— Фальшивка или не фальшивка, в этом будут разбираться другие специалисты. Но тут есть распечатка банковских выписок: куда, кому и сколько… Вы же не будете отрицать, что документы имеют отношение к вашему театру? Тут стоят ваши подписи.

— Возможно. Я не вижу, потому что при чтении пользуюсь очками, а их при мне нет, — ответил Скаудер.

— Лучше все же взглянуть, — настаивала Вера. — Потому что эти документы будут приобщены к делу. Я обязана передать их следствию, представители которого будут нас встречать. Кстати, мы идем с опережением графика и будем в порту через восемнадцать часов.

— Значит, в Таллинн заходить не будем? — понуро поинтересовался режиссер.

— А что вы забыли в Таллинне?

— Ничего. Просто так спросил. У нас недавно заходил разговор о Таллинне. Красивый средневековый город…

— Но Рига лучше?

— Это да, — согласился Скаудер.

— Вы гражданин Латвии?

— России, — быстро произнес Гибель Эскадры, немного подумал и признался: — И гражданин Латвии тоже. Но так уж исторически сложилось.

Вера молча ждала продолжения, а Скаудер заерзал в кресле.

— Я только недавно узнал, что в России нет института второго гражданства. Я как раз собирался отказаться от латвийского…

Он протянул руку.

— Позвольте взглянуть на документы.

Вера протянула ему папку. Гилберт Янович вынул первый лист, потом второй. Потрогал заклеенный скотчем разрыв.

— Если я признаю, что это наши бумаги, то я сразу становлюсь главным подозреваемым?

— Но документы и так ваши — признаете ли вы это или нет, — усмехнулась Вера. — А станете ли вы главным подозреваемым, зависит от того, как будете отвечать на мои вопросы.

— А как надо?

— Честно.

Гибель Эскадры тряхнул головой.

— Если вы обратили внимание, я всегда был честен: и в делах, и в отношениях с людьми, и в искусстве.

— А в финансовых делах были честны?

Скаудер задумался и кивнул, но не столь уверенно.

— Всегда был честен во всех делах. Но есть правила игры, есть рамки, в которые меня поставили. Театру, чтобы развиваться, нужна поддержка, не только спонсорская, за что Борису Борисовичу особое спасибо, но и государственная. А государство не раздает гранты кому попало.

— Государство или Герберова?

Гибель Эскадры вздохнул.

— Мне выбирать не приходилось, я ведь думал о деле, о людях, которые от меня зависят, об их семьях. Ставки в театрах, сами знаете какие.

— Какие?

— Мизерные.

— Сколько требовала Герберова в качестве отката?

— Поначалу пятнадцать процентов, потом тридцать, а на будущий год обещала выдать дополнительный грант, но за него потребовала уже больше.

— Я видела документы, именно так и подумала. Вы часто бывали в доме Герберовой?

— Бывал пару раз. А какое это имеет отношение к делу?

— Возили ли к ней кого-нибудь с членов труппы?

— Нет. Зачем? То есть как-то однажды приезжали с Волковым, когда она захотела с ним встретиться. Элеонора Робертовна угостила нашего народного артиста коньяком, потом мы пообщались и ушли.

— Вы ушли вместе с ним или он один? — продолжала допрос Вера.

— Не помню. А какая разница? — недовольно поморщился Скаудер.

— А со Станиславом Холмским вы были у нее?

— Позвольте не отвечать, — вспыхнул Гилберт Янович.

— Разумеется, можете не отвечать. Кто, кроме вас и Холмского, бывал у нее?

Скаудер помотал головой и прикрыл лицо ладонями.

— Если я сознаюсь, что отдавал Элеоноре деньги, меня помилуют? — жалобно спросил он.

— Но вас же еще не осудили, чтобы миловать, — напомнила Вера. — Скажу только, что явка с повинной зачтется, потом следствие учтет, что выгодополучатель только один — покойная Герберова, а вы просто способствовали хищению государственных средств без цели личного обогащения. И потом, сами знаете, если вам предъявят обвинение, тут же вся прогрессивная общественность встанет на вашу защиту. В мире поднимается волна возмущения…