Тип не выходил из комнаты до четырех утра.

Жаль, в самом номере нет камер. А может быть, слава богу, что их нет.

Давид вряд ли смог бы пережить видео, где его любимая трахалась с любовником. У него бы в мозгу все капилляры от этого зрелища полопались.

Но главное-то, главное! Где был все это время падла телохранитель?

– Где Ян? – прогудел Давид, вдоволь насмотревшись.

Очень скоро Геннадий отыскал нерадивого коллегу.

Телохранитель Яны, оказывается, всю ночь трахался.

Охренел от того, что никакого за ним не было пригляда, нализался какой-то дряни и всю ночь отрывался со шлюхой-негритянкой. С ней же его и нашли в снятом для телохранителей номере.

Трахался телохранитель, трахалась Яна… Один Давид вчера ночью ни с кем не трахался.

– Уничтожить… – коротко приказал он.

И пошел в спальню к любимой женушке.

Второй раз заходил в комнату уже «в материале», так сказать. В нем что-то сломалось, когда понял, с кем Яна спала и что все происходило по согласию. Он уже не был прежним и, наверное, никогда не будет.

Уселся в кресло, стал ждать, пока ее величество Лживая Сука изволит проснуться.

Давид умирал в том кресле, пока ждал, а она дрыхла.

Потом не выдержал, разбудил резкими словами:

– Просыпайся, дрянь!

А та, вместо того чтобы тут же броситься перед ним на колени, начать вымаливать прощение, посмела строить из себя ничего не понимающую дуру.

Не просмотри он записи с камер, подумал бы, что ее обдолбали наркотой или принудили. Так было бы гораздо проще жить. Но камеры не врали – она по доброй воле заходила с этим типом в номер. Это знание убило в нем все хорошее отношение к своей женщине. Оставило только ненависть – жгучую, разъедающую изнутри.

Яне повезло, что Давид не бил женщин.

Чуть не придушил ее прямо там в кровати. Очень хотел. Еле сдержался.

«Не доверять тварям…» – все твердил он про себя, когда Яну увезли в аэропорт.

Давид больше никогда не увидит эту тварь.

Зато ее любовника видеть очень хотел. И поразмяться тоже, а то давно не занимался боксом. Он долго будет лупить этого типа, использует его в качестве груши. Ни одного живого места на нем не оставит.

Очень скоро телохранитель вернулся в спальню.

– Вы узнали, что за тип заходил в номер? – спросил Давид, прищурившись.

– Джей Ди Филлинг, певец, – кивнул Геннадий.

– Почему не привели? – тут же взревел он с налитыми кровью глазами.

– Он покинул отель в шесть утра, улетел, – ответил Геннадий, опустив голову.

– Найдите… – зашипел Давид.

Всю дорогу домой Яна пробыла словно в анабиозе.

Почти ничего не соображала, мозги будто превратились в вату.

В голове все крутилось: «Это не я. Это не со мной… Мне все снится!»

Состояние было просто ужасное, казалось, у нее болели все внутренности. Так отвратительно она никогда в жизни себя не чувствовала.

Ее сопровождали двое. Новые телохранители Давида, она не видела их раньше. Они не разговаривали с ней, но и глаз с нее не спускали.

Дорога домой длилась много-много часов. И все это время Яна провела в подспудном ожидании. Ждала звонка, сообщения, личного появления… Его ждала! Любимо-ненавидимого!

«Как он мог вышвырнуть меня голую на люди?» – не укладывалось у нее голове.

Она трясла ею, терла виски, хлопала ладонями по щекам, но все равно не понимала, как Давид мог такое сотворить.

Не разобрался, не поговорил с ней, даже не выслушал.

Что такое любовь для Давида? Для нее любовь – это в первую очередь забота и преданность. Где в его поведении забота? Где преданность? Как он вообще мог предположить, что она будет с кем-то… через два дня после свадьбы! Что за несусветная глупость, она даже предположить такого не могла.

Яна бы ни за что, никогда не изменила Давиду. Она скорее умерла бы!

И она умирала в ожидании того, когда он одумается. Минуты тянулись вечность, складывались в часы, в сутки. Однако от мужа ни звонка, ни сообщения. Ни слова, ни полслова.

Пока сидела в самолете, Яна только и делала, что крутила на пальце обручальное кольцо. Безумно дорогая вещица – утопленный в платине круглый красный бриллиант. Красоты необычайной.

«Тебе, любимая! Для тебя все самое лучшее!» – говорил Давид, надевая ей на палец это кольцо.

Зато недавно сказал, что все ее вещи на самом деле его…

А ей и не надо! Ни вещей, ни подарков, ничего вообще не надо. Она не просила у него никаких вещей, только любви.

Пока Яна переодевалась там в номере, после того как Давид унизил ее на глазах у всех, она вытащила из ушей серьги-пусеты с красными бриллиантами, которые шли в комплекте с обручальным кольцом, стащила с шеи цепочку с кулоном. Кулон особый – в форме солнца. То был один из первых подарков Давида.

«Солнце для моего солнца, – сказал он тогда. – Пусть этот кулон тебя защищает, станет твоим оберегом от любых напастей…»

Жаль, ни черта не помог тот оберег.

Яна стащила с себя все драгоценности, даже оделась в простые джинсы и футболку, не желая брать дорогой одежды, а вот кольцо снять забыла. Оно так и осталось на пальце, с ним и уехала. Сначала хотела вручить телохранителям. Пусть бы передали, а то, не дай бог, благоверный подумает, что она пытается на нем нажиться. А потом решила – нет. Она ему это кольцо лично вручит, когда он приедет извиняться.

Он ведь приедет, да? Не мог не приехать.

Он же ей в любви клялся! Они же обещали верить друг другу, оберегать друг друга до гроба. Неужели после таких обещаний муж и вправду мог хоть на секунду поверить, будто она с кем-то три раза… Презервативов было вроде бы три, верно? Ох, лучше бы ей не помнить то жуткое зрелище.

По дороге в Россию Яна вздрагивала каждый раз, когда телефон пиликал каким-нибудь сообщением.

Была практически уверена, что, когда ее доставят к самолету, она получит от Давида что-то из разряда: «Немедленно возвращайся!»

Готова была поспорить с тысячей людей, что уж по прилете в Москву так точно увидит смс: «Милая, не могу без тебя! Дождись меня, я уже вылетел».

Несчастную буквально трясло, когда ее везли в собственную квартиру. Казалось, вот-вот напишет, вот-вот позовет ее.

Но… но.

Телохранители оставили ее у подъезда и уехали.

Пожалуй, впервые за эти три безумных месяца Яна осталась совершенно одна, никем не охраняемая. И расплакалась. Глупо, по-детски громко, так, что оборачивались прохожие. Пошла домой, размазывая по щекам слезы.