Посетители как будто почувствовали освежающую струю воздуха из вентилятора. Я увидел, как они расслабились, а кто-то из них улыбнулся одновременно с облегчением и с удивлением. Может, они и не ожидали меня увидеть, но, по крайней мере, я знал свое ремесло. Когда они откинулись назад и стали готовы воспринимать происходящее, атмосфера изменилась. Я достал из кармана две монеты и произнес: «За годы тренировок я научился перемещать металл по своим артериям. Можете протянуть мне ладонь? Ничего, если вместе со всей рукой…»

И так далее.

Я завершил выступление трюком с десяткой, которая превращается в сотню, поклонился в ответ на их аплодисменты и отошел от стола, пожелав им приятного аппетита. Когда я вернулся в кухню, чувствовал себя так, как будто весь вечер выступал на сцене кабаре «Хамбургер-Бёрс», хотя часы показывали, что я был там всего 8 минут. Только тогда я понял, что чаевых не получил. Это необязательно значило, что люди, перед которыми я выступал, были скупыми. Просто я никак, ни словом, ни действием, не намекнул, что чаевые бы не помешали. Я выступал без шляпы, так сказать.

Я задумался об этом. На мгновение почувствовал простое удовлетворение оттого, что представление состоялось и я в принципе оказался способен развлечь публику в этих условиях.

Когда через двадцать минут заглянул Роберто и сказал, что пришла более многочисленная компания, у меня уже руки чесались начать выступление. Как любое другое средство, доставляющее наслаждение, показ фокусов вызывает привыкание благодаря тому заряду удивления и восхищения, который тебе передается от зрителей.

Второе выступление прошло еще лучше, чем первое. Эти посетители были относительно нарядно одеты. Похоже было, что они пришли прямо с какой-то конференции. Они жаждали развлечения, и осмелюсь сказать, что я им его предоставил. После того как первое выступление помогло мне преодолеть зажимы, я расслабился и поэтому больше импровизировал, вовлекая зрителей в некоторые трюки. Похоже, что люди в этой компании не очень хорошо были знакомы между собой раньше, но совместный просмотр фокусов их немного сблизил, и я это почувствовал. Когда я закончил и они разразились бурными аплодисментами, мужчина, который, по-видимому, был среди них неформальным лидером, сказал:

– Я такое раньше видел, в Лос-Анджелесе. Но у тебя получается лучше. Меня зовут Хассе.

Я пожал ему протянутую руку, скромно потупил взгляд и собрался уйти, но Хассе положил руку мне на плечо и спросил:

– Послушай, ты здесь будешь в субботу?

– Ну… А почему вы спрашиваете?

– Это, я думаю, мы с ребятами с работы хотим куда-то выбраться. Нас человек десять, типа того. Могли бы сюда прийти, если ты здесь будешь. Будешь?

Я хотел было отойти и спросить Роберто, но он стоял за стойкой бара и явно слышал наш разговор, потому что широко раскрыл глаза и кивнул.

– Конечно, – сказал я. – Буду.

– Супер, – сказал Хассе и засунул руку во внутренний карман. Я подумал, что он хочет дать мне визитку, но он достал бумажник. – Ты ведь за чаевые работаешь?

– Не сомневайтесь, – ответил я, что рассмешило Хассе. Я понял, что он хочет произвести впечатление на спутников своей искушенностью и щедростью, но я с радостью это простил, потому что он вытащил банкноту в пятьдесят крон и отдал мне со словами:

– Вот. Когда придешь домой, можешь сделать из нее тысячу.

Я вежливо рассмеялся и покинул их компанию, пожелав приятного аппетита и попрощавшись до субботы. Когда я проходил мимо бара, Роберто осторожно похлопал меня по спине и прошептал: «Так, так».

После этого в тот вечер в ресторан пришло только четверо новых посетителей. Две пары, севшие каждая за свой стол. Одной паре хотелось развлечений, а другой нет, потому что они были заняты друг другом. Когда первая компания, перед которой я выступал, оплатила счет, они оставили двадцать крон и для меня. Возможно, их вдохновило то, что они видели и слышали за соседним столом.

Конечно, это был не концерт Спрингстина[12] на стадионе «Уллеви», но когда я сидел на кухне после последнего выступления, то мог считать, что вечер удался. Когда Роберто должен был со мной расплатиться, я сказал, чтобы он дал мне только сотню, потому что выступлений получилось немного. Я хотел выказать добрую волю, и это ему понравилось. Мы чокнулись каждый своим бокалом пива и выпили за будущее. В тот момент оно мне представлялось исключительно прекрасным.

* * *

Я пошел домой через Брункебергскую гряду. Туннель был закрыт на ночь, да я и сам не хотел с ним связываться. На ходу я что-то насвистывал себе под нос, и, только когда нужно было спуститься по лестнице к улице Туннельгатан, я понял, что это мелодия «Со мною всегда небеса».

Я стоял прямо над входом в туннель. Рядом со мной была чугунная табличка с надписью:

1886

КНУТ ЛИНДМАРК

ИНЖЕНЕР

Я подумал про щебень. Несколько раз во время строительства рабочие проходили Брункебергскую гряду, взрывали и раскапывали улицу Кунгсгатан, пробивали туннель в скале. А куда делся отработанный камень, миллионы тонн? Его сбросили в Меларен? Построили из него что- то другое?

Там, где я стоял тем туманным октябрьским вечером, было сложно представить себе кипучую деятельность, которая в разные годы творилась вокруг. Перевозки. Движение. Все для того, чтобы оставить это место для меня, и вот я стоял тут в одиночестве на лестнице, опершись на перила и рассматривая табличку, похожую на щит.

Возможно, успехи этого вечера ввели меня в состояние неуместного эгоцентризма, потому что мне казалось, что я чувствую в перилах вибрацию: в них эхом отдавались сотни лет усилий, которые привели к тому, что сейчас там стоял я. Казалось, ничто не исчезает, все просто трансформируется и двигается дальше, и небеса всегда со мной. Я отпустил перила и пошел вниз по лестнице.

Я решил не обращать внимания на то, что происходит в прачечной, но в тот вечер это было невозможно. Когда я вошел во двор, то заметил, что там горит свет. Оттуда слышались приглушенные звуки, природа которых не вызывала сомнений.

Я подошел к двери и прислушался. Казалось, что звуки доносятся не из самой прачечной, а откуда-то из глубины. Мне удалось не зазвенеть ключами, когда я осторожно открыл замок. Звук усилился, когда я вошел в первое помещение, в котором, конечно же, никого не было. Я осторожно закрыл за собой дверь, и, хотя, кроме меня, там никого не было, щеки залились краской.

В душевой занимались любовью. Нет, здесь нужно использовать другое слово. Там трахались. Жестко. Мужчина подвывал и стонал, а женщина ритмично вскрикивала, так что наслаждение было трудно отделить от муки. Из душевой чувствовалась привычная тяга. Я не сопротивлялся, а позволил себе подойти ближе, поэтому оказался впритык к двери, стоял там с пылающими щеками и слушал.