Я слышал, как тела с глухим звуком бьются друг о друга, слышал влажные чмокающие звуки, сопровождаемые бормотанием, стонами и криками. Эти звериные звуки было сложно расшифровать, но во время передышек слышались человеческие голоса, и я был практически уверен: это те двое, что продали мне телевизор. Замороженные. Мертвецы.

Мертвые тогда, но не сейчас. Я прислушивался к тому, как они трудятся друг над другом, и это было похоже на изнасилование. На фоне их воя был слышен другой звук, который вряд ли издавали их тела. Тихий плеск, который нарастал и спадал. Как будто кто-то наступил на лягушку и расквасил ее подошвой. Этот звук был более глубоким и следовал более медленному ритму, чем бешеные колотящиеся движения Пары мертвецов.

Я посмотрел на пол, и горло сжалось от подступившей тошноты. Линолеум покрывали лужицы крови, и в одной из них стоял я. Я стал задыхаться и приложил кулак к груди. Не забывайте, это был 1985 год, и коснуться крови означало то же самое, что коснуться радиоактивного вещества, если не хуже.

На экстренных вызовах полицейские надевали толстые перчатки, а помещения, где находились ВИЧ-инфицированные, обрабатывались едкой кислотой. Кровь означала смерть, а я в ней стоял.

Наслаждения и муки Пары мертвецов близились к кульминации, но этого я уже не слышал. Прижав саквояж к животу, я попятился к входной двери, оставляя за собой неровный кровавый след. Когда вышел во двор, не обратил внимания на то, что дверь в прачечную опять хлопнула.

Я пошел к своей лестнице, снял ботинки и оставил их во дворе. Когда зашел в дом, вымыл руки и убедился, что под ногти не попало смертоносных частичек крови.

Я боялся, но всё-таки понимал, что отреагировал чересчур бурно. Из-за того, что просто находишься рядом с кровью, заразиться невозможно. Я умылся холодной водой и почти убедил себя, что беспокоиться не о чем, но тут раздался стук в дверь.

Я вцепился в умывальник и замер, почти не осмеливаясь дышать и, как ребенок, внушая себе: «Меня здесь нет». В дверь опять постучали, на этот раз сильнее. Повинуясь еще более детскому инстинкту, я запер дверь в туалет, чтобы между мной и тем, кто стучит, было две запертые двери.

Это могли быть только Мертвецы. Никто раньше не стучал в мою дверь. Они заметили кровавые следы и мои оставленные ботинки. И пришли схватить меня, чтобы… Страх обычно пробуждает детские реакции, и теперь проявилась еще одна. Когда стук в дверь раздался в третий раз, в голове закрутились строчки непристойной песенки, которые пели попеременно девушки и юноши на студенческих вечеринках прошлых лет:

ДЕВУШКИ:

Кто это стучится в двери к нам,

Кто это стучится в двери к нам,

Кто это стучится в двери к нам? —

Спросили юные красотки.

ЮНОШИ:

Это мы с ребятами пришли сейчас,

Чтобы вместе отыметь всех вас, —

Отвечал им скаутский вожак,

Вожак по имени Фрассе.

Я не хотел знать, что Пара мертвецов желает со мной сделать. Песенка про скаутского вожака Фрассе сливалась со звериным воем, который я слышал в душевой, и я легко мог представить себе самое худшее, поэтому крепко вцепился в умывальник и ждал, когда все закончится.

Стук прекратился, но я не услышал шагов вниз по лестнице, так что остался стоять на месте. Только через несколько минут я осмелился максимально бесшумно открыть дверь и выйти из туалета. В комнате ничего не изменилось, входная дверь выглядела как обычно, в окно никто не заглядывал. Да, мной по-прежнему руководил ребенок, когда я все это проверял. Мне не оставалось ничего другого, как сесть за письменный стол и положить руки на столешницу.

Взгляд мой зацепился за шрам на правой руке. Я часто закатывал рукава во время выступлений, потому что многие люди ошибочно полагают, будто именно в рукавах фокусники прячут разные предметы. Иногда кто-то спрашивал про шрам, и я всегда врал, говоря, что в детстве со мной произошел несчастный случай или что-то вроде того.

Посидев в одиночестве, я осознал: в том, что с мной происходит, виноват этот крест. На мне стояло клеймо, я был избранным – я до тебя доберусь, и теперь оно меня настигло, подобно псу Тиндалоса[13], который преследует свою жертву через время и пространство, чтобы сожрать.

Интуиция – странная вещь. В один миг где-то в недрах бессознательного соотносятся между собой несколько внешних раздражителей – и вот вы приходите к определенному убеждению без помощи рассудка. Таким образом, я никак не могу объяснить, какие синаптические связи привели меня к выводу, что шрам на моей коже и то, что произошло в душевой, связаны между собой. И очень жаль, что не могу: потом оказалось, что я был прав.

В какой-то момент я напрягся, чтобы прогнать мысли о камере. До этого момента тем же вечером у меня это получалось и в тот момент получилось снова. Вставшая в воображении картина холодной безмолвной камеры заставила сердце как будто завернуться во что-то мягкое – и незаметно снизошел покой. Я раскрывал и сжимал ладони – ладони фокусника – и дышал более размеренно.

Все ведь получилось. Это было самое важное в тот вечер. Успех, вступление на верный путь и блистательное будущее.

Это мы с ребятами пришли сейчас.

Не-а. Совсем не так. У меня ни с кем не было конфликта, я и мухи не обидел. За пределами этих стен, в городе, меня окружала публика, которая от раза к разу и от стола к столу должна была увеличиваться и предъявлять спрос на мои фокусы. В субботу ты здесь будешь? А на следующей неделе? А ты здесь всегда? Ты в других ресторанах тоже работаешь?

Вот так.

* * *

Несмотря ни на что, ночью я спал хорошо. Когда удалось преодолеть силу одних внушений с помощью других внушений, усталость этого дня и вечера дала о себе знать, и я уснул около двенадцати, послушав «Somebody», и иголка проигрывателя даже не подскакивала. Слова песни продолжали звучать в голове, пока я погружался в сон, и мне снился этот кто-то, кто заставит меня взглянуть на мир в ином свете.

Когда я проснулся, происшествия прошлого вечера полетели на свалку под вывеской «меня это не касается». Туда теперь тёк довольно оживленный поток. Больших автомобилей с тонированными стеклами.

До субботнего представления оставалось два дня, и я подумал, что нельзя показывать один и тот же трюк, если хотя бы один человек его уже видел. К тому же казалось неправильным воспроизводить перед большой компанией те же эффекты, которые я использовал, выступая перед небольшой группой посетителей. Мне нужен был некоторый набор трюков, с помощью которого я мог бы варьировать свои выступления, чтобы ни одно из них полностью не повторяло другое, по крайней мере за один и тот же вечер.

Я выпил кофе, с аппетитом съел бутерброд с плавленым сыром и обратился к своей книжной полке за вдохновением. Как чаще всего и бывало, я остановился на Поле Харрисе. Выбрал «Close Up Entertainer», «Supermagic» и «Las Vegas Close Up»[14] и посвятил пару часов составлению списка возможных трюков, чтобы сделать программу выступлений более гибкой.