– Его голос звучит запросто и будто с усмешкой даже. Неприятной, грубой.

Смысл слов режет перепонки тупой бритвой, рвет на части. Слышать такое неприятно.

В груди колет.

Значит, не судьба.

Вот так просто? Я вскидываю глаза и приподнимаю брови, Паша уже полностью одет. Выглядит неотразимо. Он снова слишком хорош собой. Я лохматая, наверное. Но сейчас по фигу.

– Вот. Значит. Как, – произношу медленно. – Хорошо, я тебя услышала.

Он усмехается. Подходит, наклоняется, поцеловать хочет. Я отвожу голову в сторону, отстраняясь. Паша медлит, потом выпрямляется и выходит из комнаты.

Молча.

Секунд десять отбиваются ударами сердца. Следом хлопает входная дверь. Я закрываю глаза. Все жду, что он вернется, скажет что-нибудь. Пошутит, предложит поговорить все-таки.

Тишина подсказывает, что в квартире никого нет. Кроме меня. Окаменевшей, пораженной меня.

Не судьба.

Это все, получается? Конец?

Сердце стучит быстрее. Я прикладываю руку к груди. Поверить не могу. Просто не могу в это поверить! Глаза бегают.

Наверное, так лучше. Пусть все закончится, пока не успело толком начаться. Фильтр, апельсины, секс… Этого ведь недостаточно, чтобы полюбить человека? Чтобы душу разорвать на части. Пусть лучше так, чем снова сильная боль.

Потом бы хуже стало. Стократно. Адомайтис мог бы залезть мне под кожу. Запросто. Он такой, он сумел бы. Никаких сомнений.

Зябко обнимаю себя.

Опускаю голову. Еще бы пара дней, и я бы точно в него влюбилась.

Мелодия будильника заставляет вздрогнуть. Следом непрошеные слезы обжигают щеки.

Глава 20

Родители с первого взгляда понимают: со мной что-то не так. И если мама тактично ждет, пока я позавтракаю после поезда, выпью кофе, схожу в душ, в конце концов, то отец выдает прямой вопрос, не стесняясь:

– Что случилось? Рассказывай.

Усилием воли заставляю себя принять естественный уставший вид.

– Работы много, – объясняю уклончиво. – Замоталась. Хочу расслабиться и ни о чем не думать. Эта зима какая-то нескончаемая.

– Это точно. У нас батареи перемерзли… – Дальше отец подробно рассказывает, как в одном из его строительных магазинов прорвало трубу и как они в мороз спасали ситуацию.

С виду папа замкнутый и властный человек, с близкими же людьми расслабляется, становясь добрым и отзывчивым. Поболтать обожает, слово вставить проблематично. А мне к тому же интересно послушать.

Обсуждая насущное, я ненадолго отвлекаюсь от Паши. Паши, чтоб его, Адомайтиса! Мужчины, из-за которого всю прошлую ночь глаз сомкнуть не получилось. Усталых, покрасневших глаз.

Он ведь позвонил мне накануне вечером. Не постеснялся после того, как демонстративно ушел утром, больно щелкнув по носу безразличием.

Его голос звучал осторожно, но не так равнодушно, как в прошлый раз. На Меркурии теплеть начало с рассветом? Вот только мне стало все равно.

Паша спросил, во сколько поезд. Предложил проводить.

Я растерялась и наврала, что билеты поменяла и уже в вагоне сижу. Потом сама сумку тащила по вокзалу в ночи – гордая и свободная дура. Не знаю, чего хотелось больше. Подвига с его стороны, наверное. Чтобы сам нашел, сам догнал, объяснился. Перечитала в юности любовных романов.

Мы поговорили странно.

Снова лгу! Да что со мной сегодня?

Мы ужасно, просто отвратительно поговорили по телефону.

Паша сообщил, что планирует впахивать все выходные, дабы повысить остроту зрения региона, и затребовал позвонить, как билеты в город возьму. Дескать, встретить хочет.

На что я тихо ответила:

– Мы ведь все обсудили. Ты что-то добавить хочешь?

Молчание длилось мгновение. Потом я голос его услышала. Встревоженный словно, а может, это искажение из-за связи:

– Диана, ты больше не хочешь меня видеть?

Я сжалась вся, но не кричать же ему, что переживаю сильно! Что скучаю по нему и маюсь весь день. Что его «не судьба» у меня почву из-под ног выбила. Что я плакала. Из-за него одного!

Произнесла спокойно, как взрослая самодостаточная женщина:

– Я считаю, что в таком тоне со мной говорить неприемлемо.

Сердечная мышца два удара сделала, прежде чем Адомайтис заговорил вновь:

– Ты мне нравишься, Диана. Я бы хотел продолжать общение. Но в том ключе, в каком оно было до утреннего разговора. Что-то большее пока не для меня.

Сердце в пятки ухнуло. Я покачала головой.

С этого, наверное, и стоило начать. Что-то большее – не для него. Потрахаться – вот с какой целью Адомайтис ко мне мотался и не скрывал даже. Я, конечно, воздушные замки уже настроила. Просто… он так вел себя! Ухаживал красиво! Таким близким был, понятным и родным словно. А как же переезд? Шутки про апельсины? Лгал, чтобы в койку уложить?

Интересно, он со всеми своими подружками оральным сексом на первом свидании занимается? Стало некомфортно и мерзко даже. Вика права: кобелина. Я успокоила себя, что параллельно Адомайтис бы не успел, даже если бы и пытался. Хотя кто его знает, с его-то аппетитами.

– Значит, не судьба, Паш, – произнесла смело. Я смелая девочка. Если после всего пережитого не сломалась, ему и подавно не сломать. – Мы, видимо, разного ждем от партнеров. Предлагаю не терять времени друг с другом. Идти дальше.

– Жаль, что обсуждаем важные вещи по телефону. Я не планировал так. Неправильно это.

Повисла короткая пауза. Я услышала собственный голос:

– Все в порядке. Удачи тебе.

Снова пауза. Все на звенящем нерве. Он ответил:

– И тебе. Спасибо за эту неделю. Не помню, когда был так счастлив.

Будто издевался. Мне и без того горько было рвать с ним! Я ведь без пары дней как влюбилась!

– И тебе спасибо, Паша. За помощь с фильтром, компанию и… ну и вообще. Но на твоих условиях продолжать не будем. Мне этого недостаточно.

Если передумаешь – позвони. Позвони, пожалуйста. Я буду ждать.

– Мне очень жаль, Диана, – сказал он крайне расстроенно.

– Прощай.

Я сбросила вызов, села на диван и закрыла глаза. Если бы не поездка домой, с ума бы сошла. Наверное. Потому что в глубине души я хотела, очень сильно хотела с Пашей большего.

В субботу за обеденным столом собираются все родственники. Повод – мой прошедший день рождения. Болтаем обо всем подряд, обсуждаем новости. Я рассказываю про учеников. О личном меня давно не спрашивают: привыкли, что рассказать нечего. К счастью.

В пятницу в центр ребенка привели, одиннадцатиклассника. На тестирование.

– Ему что калий, что кальций – путает, – сетую я, отмахиваясь. – Мать хочет, чтобы экзамен на четыре сдал. – Тру