лоб. – Но там просто с нуля надо. Время упустили. А чудес не бывает.

– И что ты?

– Не взяла, конечно. Февраль заканчивается, экзамен в июне! Если бы в сентябре пришли, еще бы был шанс. Поздно. – Дальше произношу карикатурным голосом: – А где вы раньше были, мамаша? Шучу, конечно. Я все по полочкам после тестирования разложила.

– Вот нет у тебя предпринимательской жилки, Диана! – укоряет мамин брат. – Ты же гарантии не даешь. Занимался бы ребенок, деньги носил. Чем плохо?

– Нет, дядя Саша, так не работает. Мне ж показатели нужны. Ну сдеру я с него двадцать тысяч, он на слабую тройку напишет. Ко мне никто на следующий год не придет. Да и претит людей обманывать.

За разными безопасными спорами время пролетает незаметно.

Подвыпив, отец звонит сестре в Польшу. Ему не нравится, что она переехала, папа переживает, что мы теряем связь. Так и есть: крайне сложно душевную близость поддерживать, когда по десять лет с человеком не видишься.

Тетя поздравляет меня, рассказывает про Оливию, внука, планы на грядущую свадьбу. Отец ее в гости зазывает, и тетя, к всеобщему удивлению, не отказывается. Отвечает, что подумает. Ей помощь врачей нужна, никого там найти не может.

Про Адомайтиса мы не вспоминаем: эта тема неприятная и давно запретная. По-прежнему болезненная. Я улыбаюсь тете, шучу, радуюсь будущей встрече.

А потом в какой-то момент вдруг так стыдно становится!

Ни с того ни с сего я, сидящая за столом в кругу самых близких людей, чувствую себя неуютно. Краснею до кончиков ушей! Щеки пылают, пульс учащается. Тянусь к стакану и делаю глоток воды. Они все меня любят. А Пашку ненавидят. Чем же я занималась всю прошлую неделю? Целовала его, готовила для него, обнимала так крепко, как, кажется, никого и никогда.

Я изо всех сил делала его счастливым, одновременно с этим предавая родных!

Неважно, виноват он или нет. Лишь заикнувшись о Паше, я подняла бы прошлое на поверхность, сдернула с зажившей раны пластырь. А что там под ним спустя столько лет? Богу одному известно.

В воскресенье вечером я сажусь в поезд с четким пониманием, что правильно поступила, оборвав запретную связь. Пусть даже между нами просто секс был, без продолжения. Не стоило нам. Просто не стоило.

Отправляю в бан его номер. Вновь выключаю на телефоне звонки от неизвестных абонентов. Все, снова тот самый информационный вакуум, в котором я существовала последние два года. Привычно. Безопасно.

Вот только в этот раз в тишине отсидеться не получается.

Глава 21

Понедельник и вторник проходят в обычном режиме. Я остаюсь верна принятому решению, чувствую себя сильной, мудрой и взрослой.

В среду мы болтаем с Матвеем о современной и непростой жизни. Я ненавязчиво мотивирую парня стараться усерднее, тот вяленько спорит, но по внутреннему ощущению – витает в облаках. Не до науки ему. Перечитывает задание снова и снова, упорно не вникая в суть и выдавая в ответ какие-то несусветные глупости! Время идет, я злюсь, потому что не успеваю сделать запланированное.

– Я вас сейчас просто тресну шваброй, – шиплю наконец сквозь зубы, переходя на «вы», как всегда делаю, когда хочу привести ученика в чувство и настроить на работу.

К каждому подростку нужен свой подход. Скажи я такое Юлечке – она бы расплакалась. А этому можно и пожестче.

– Не врубаюсь я, Диана Романовна! – бурчит Мот, откинувшись на спинку стула так, что чуть не падает. Руки на груди скрещивает. – Вам следует отказаться от работы со мной, толку не будет.

– Это еще почему? – изгибаю бровь.

И получаю прямой ответ:

– А я тупой.

– Вот оно что. – Я кладу ладони на стол и прищуриваюсь.

– Айкью как температура тела, – продолжает Матвей с вызовом. – Так сказала моя классная. И я с ней согласен.

– В Кельвинах? – спрашиваю флегматично, перекладывая перед ним листы с задачами.

Матвей замирает, шестеренки шевелятся, ага. Хмыкает. Нейтрально, но с оттенком одобрения. А потом широко улыбается и тычет в меня пальцем:

– Подловили, Диана Романовна.

Я же… застываю и слабо улыбаюсь в ответ. Хотела бы веселее, ярче, но не получается!

Чувствую боль в груди. Внезапную и острую. Совершенно непрошеную! Словно меня, бабочку, на спицу насадили еще в прошлую пятницу. И вот сейчас, в эту секунду, прокрутили, расцарапав зажившее.

Они с братом внешне мало похожи, но мимика!..

Слов нет. Просто. Нет. Слов!

Я и раньше улавливала какие-то жесты, знакомые интонации. То в одном брате, то в другом. Сейчас же… стопроцентное попадание в мое страдающее сердце.

У Матвея та же самая десятибалльная улыбка. Хитрый, но располагающий взгляд. Прицельный, гипнотизирующий.

Быстро опускаю глаза, смутившись.

– Так ей и отвечу в следующий раз, – говорит Мот, вернув привычное саркастическое выражение лица. – Спасибо.

– Это старая шутка, – отвечаю я, усилием воли заставляя себя собраться. – Мне обидно даже, что вы не нашлись что ответить.

– Ой, да я ни на что не способен.

– Вы поймите, для того и нужно учиться. Нейронные связи, которые у вас в голове сейчас формируются, в жизни потом пригодятся. Логика, анализ, память – вы все это впредь использовать будете и даже не осознавать, откуда взялось. Я уж не говорю о каких-то случайных выводах и рандомных фактах, которые помогут произвести впечатление самым неожиданным образом.

– Диана Романовна, вы сейчас пытаетесь сказать, что химия и физика мне в жизни помогут унижать людей?

– Ну-у, – тяну. Вообще-то, подразумевалось, что они помогут в быту. Но и так сойдет. Смотрю Матвею в глаза и произношу четко: – Именно. Благодаря знаниям можно без оскорблений ставить оппонента на место. Завуалированно унижать и издеваться.

– Я смотрю, вы педагог от Бога.

– А то! – Я продолжаю: – Интеллект – наша суперсила. Жизнь показала, что только он способен поднять животину на вершину пищевой цепи.

– Подняться мало, надо еще и не свалиться.

– Уж поверьте, нас отсюда не скинуть. Пока человечество не уничтожило само себя, мы не позволим ни одному виду хоть мало-мальски подтянуться.

– Это хорошо или плохо?

– Для нас хорошо, конечно. Для енотов – не факт. – Я подмигиваю, запуская новую цепочку предположений в его славной головушке. – Соберитесь, Матвей. Я не шучу: огрею шваброй, и ничего мне за это не будет. Вы