— Да ничего. Вот, звоню, раз желаешь…

— Ага! Звонишь, значит, дрянь такая! Может, еще и в гости напроситься хочешь? Что, тоже домашних котлеток захотелось, да?

— Эй, ты чё… — обиженно протянул мужской голос на том конце повода. — Каких таких котлеток? Ты чё мне хамишь-то? Сама объявление дала и хамит…

— Да отстаньте вы все от меня! Понятно? Отстаньте! Сволочи! Ничего я уже не хочу! Сыта по горло!

— Во дает… Ненормальная, что ли? Я ж по-хорошему хотел, чтоб познакомиться…

— А может, тебе еще и адрес свой домашний назвать? И рассказать в подробностях, где деньги лежат? Ишь, наплодилось вас, подлецов-халявщиков, на чужое рот разевать! А фигу с маслом не хочешь?

Тамара с остервенением впечатала трубку в пластиковый рычаг и даже придавила ее сверху рукой, будто трубка была виновата в чем. Странно, но отчего-то стало чуть легче. Вернувшись на кухню, она налила себе чаю, уселась перед дымящейся чашкой и наконец заплакала. Будто прорвало ее. Прав, прав этот полицейский, упрекнувший ее в неосторожности — совсем от радости голову потеряла! А с другой стороны — как ее не потеряешь, если столько лет она этого часа ждала? Мечтала, готовилась, отказывала себе во всем… А судьба вот взяла да посмеялась над ней. И второй раз, наверное, так же посмеялась — вполне мог второй раз нормальный мужикашка позвонить… Не все ж такие, поди, как этот жулик Артемий? А она его послала куда подальше…

Когда телефон зазвонил снова, она вздрогнула, вытерла рукой мокрые щеки, собралась внутренне. Прокашлялась на всякий случай, вежливо проговорила-пропела в трубку:

— Да… Слушаю вас…

— Так я все равно не понял… — обескураженно пробасил в трубку давешний мужской голос. — Ты чё взбеленилась так? Тебя обидел кто, да?

— Да. Обидел. Очень сильно обидел, — неожиданно для себя вдруг пожаловалась Тамара. — Так обидел, что чуть жива осталась…

— Да ты чё? Ну ничего, бывает… А то скажи, я ему накостыляю пойду! Хочешь?

— Да нет, спасибо… — грустно рассмеялась она в трубку, польщенная неожиданным заступничеством. — Спасибо, конечно, за заботу…

— Ну, не хочешь как хочешь. Тогда давай просто прогуляемся на воздухе.

— Где прогуляемся?

— Да хоть где! Можем вот, например, в центральный парк культуры и отдыха сходить… А можно и просто пивка попить на бульваре! Ты как, пиво любишь?

— Пиво? Да я не знаю… — растерялась вдруг Тамара, лихорадочно соображая насчет перспективы «прогуляться на воздухе». Хотя отчего бы и не прогуляться, в самом деле? На людях ведь… На людях, поди, по голове ей никто не ударит. Опять же и присмотреться можно к новому знакомцу.

— Ой, да ладно, чего тут знать — не знать? Пиво, оно и в Африке пиво! Тебя как звать-то, кстати?

— Меня? Тамарой… А тебя как?

— А меня, стало быть, Колей. Вот и познакомились. Ну чё, Тамар, дернем по пивку на бульваре? Да ты не боись, там все культурненько, там столики стоят, народ гуляет…

— Ну… хорошо. Тогда давай завтра, что ли…

— Так отчего ж завтра? Завтра, главное… Мне завтра на работу на сутки выходить! Давай прямо сейчас, а? Пока погода хорошая стоит?

А что — и впрямь, почему бы и не сейчас — подумалось ей вдруг. Все легче, чем дома сидеть да слезы лить! И голова на воздухе быстрее пройдет! Решившись, она помолчала еще немного, потом проговорила с невесть откуда вдруг взявшимся в голосе кокетством:

— Ой, ну до чего же ты настойчивый, Коля! Ну ладно, ладно, уговорил — пойдем прямо сейчас. Ты где меня ждать будешь? И вообще — как я тебя узнаю-то?

* * *

— …Нет, об этом и речи быть не может! Соня! Какая неделя в счет отпуска? — подняла на нее сердитые глаза Лидия Петровна. — Нет, посмотрите, как у них все просто! Одна опаздывает каждое утро, другая захотела — отпуск ей подавай! Совсем уже обнаглели! Никто работать не хочет!

— Но… Мне очень, очень нужно, Лидия Петровна… — опешила Соня от резкого всплеска возмущения начальницы. Можно сказать, от злобы даже. Слишком уж неожиданно в нее эта начальственная злоба выплеснулась — из голоса Лидии Петровны, обычно тихого и спокойного, из крайне раздраженной интонации…

— Да мало ли, что тебе нужно? Нужно ей, видите ли! Меня вот никто не спрашивал, между прочим, когда должность мою из штатного расписания вычеркивали, нужно мне это или нет! Взяли и вычеркнули, сижу тут теперь, с вами… Нет, Соня! Пойдешь в отпуск через месяц, как все, по графику!

— Но хоть на три дня… Мне обязательно к сестре надо съездить…

— Она что у тебя, при смерти находится, сестра твоя? Я же сказала — нет, Соня! Все! Неужели не понятно? Иди, работай! И не сиди у меня над душой! Господи, как вы мне все надоели, как я устала от вас!

Голос начальницы вздыбился до самой последней высокой ноты — еще чуть-чуть, и она криком кричать начнет. Света, сидящая за ее спиной в углу комнаты, делала Соне большие глаза, махала ладошками от себя — проваливай, мол, быстрее отсюда… Не видишь, что ли, что происходит? Ей же не отпуска для тебя как такового жалко, ей же просто наехать надо!

— Ты хоть помнишь, когда я сама в последний раз в отпуск ходила? — и впрямь закричала на нее Лидия Петровна. Нехорошо закричала, с визгом. — Или ты тоже думаешь, что мне из отпуска уже выйти не дадут, на пенсию спровадят? Я знаю, все вы так думаете! Только и ждете, чтобы я в отпуск ушла, чтобы от меня избавиться! Смотрите-ка, в отпуск ей захотелось! Мне тоже хочется, и что с того?

Ну да, Светка права — надо было вставать со стула и действительно проваливать подобру-поздорову, но Соня даже и встать не могла. Напал на нее будто ступор какой паралитический, будто сначала в грудь толкнуло, а потом разлилось быстро по солнечному сплетению чужое ядовитое раздражение. И тут же горло перехватило спазмом и в глазах стало горячо, задрожало само по себе мокрой противной тяжестью. Боясь сморгнуть, Соня все-таки поднялась на дрожащих ногах, развернулась к двери, пошарила перед собой рукой, как слепая. А, вот и дверь, ей туда надо… Потом по лестнице вниз, в подвал, а вот и ее архивная каморка, здесь и спастись, и поплакать можно, закрыв за собой дверь на ключ. Еле успела. Слезы уже торопливо бежали по щекам, и можно было вздохнуть, и не задерживать больше дыхание, и дать им настоящую волю. Она уже по опыту знала — в таком случае надо сначала отплакаться хорошенько. Сразу, не отходя, как говорится, от кассы. Если сдерживаться, еще хуже будет. Да и не спрашивают у нее слезы, хочет она сдержаться или нет. Наплевать им на ее желания, они сами по себе из глаз льются…

Лидия Петровна, хорошая моя, добрейшая женщина! Вы-то зачем, зачем искушаетесь? И вас, выходит, привлекла моя внутренняя слабость, этот мой помойный контейнер души под названием инфантильность? Ну, хорошо, приму я в него вашу утреннюю неврастению, пожалуйста… Все ваши яды и шлаки, и нервные токсины — все приму! Только одумайтесь, только отпуск на три дня дайте…