Он вздохнул, глянул на нее грустно и как-то слишком уж по-собачьи преданно, будто спрашивал разрешения — позволишь, мол, рассказать-то? Потом, еще раз вздохнув, все-таки предложил робко:

— А то давай расскажу… Если тебе интересно, конечно. Весь тебе откроюсь, до самого донышка. Хочешь?

— Что ж, расскажи. Отчего и не послушать? — коротко дернула плечом Тамара. — Только давай сядем где-нибудь. А то меня сегодня ноги не держат. Устала я.

— Ага, ага! Конечно, давай сядем! — обрадованно засуетился Коля, озираясь вокруг. — Я тебе сразу так и предложил — помнишь? Посидим, говорю, пивка попьем! Вон, видишь, кафе под синим тентом? Туда и пойдем! Там всегда и музыка такая душевная играет, «шансон» называется. Ты любишь душевную музыку-то?

— Люблю. Я всякую музыку люблю, — сдержанно кивнула Тамара. И тут же, скосив глаза на его спину, решилась спросить: — Слушай, а ты вообще в курсе, что у тебя на спине… Как бы это сказать…

— Это ты про утюг, что ли? — весело посмотрел на нее снизу вверх Коля и так наивно хлопнул при этом глазами, что ей вдруг очень неловко стало за свой бестактный вопрос.

— Ну да… Про утюг… Просто очень уж в глаза бросается…

— Ой, да ладно тебе! Подумаешь! И пусть бросается! Иль ты стесняешься со мной идти?

— Да нет, что ты! Я не стесняюсь, просто…

— Эх, вот все вы бабы — такие… Все вам красивости одни в мужике подавай! А что у человека на душе, какой он на самом деле есть, вам и наплевать!

— Ой, да не нужны мне никакие красивости! — обиделась вдруг Тамара. — Я же просто так спросила! Думала, ты не заметил… Или перепутал чего… Всяко же бывает!

— Да ничего я не перепутал! Просто я это… Я не такой! Я на всякие там жизненные мелочи вообще внимания не обращаю! Подумаешь, след от утюга на пиджаке остался! Так не от дерьма же, правда? Пиджак как пиджак, добрый еще… Не выбрасывать же его на помойку…

— Да ты не обижайся, Коль…

— Да я и не обижаюсь! Подумаешь! Просто я без бабы живу, давно уже. Вот и некому приглядеть…

— Ага… И домашней еды тоже давно не ел, да? — хитро сощурившись, тихо-коварно переспросила Тамара.

— Чего это ты вдруг — про еду? — словно уловив в ее голосе нехороший для себя подвох, встрепенулся Коля. — Иль ты думаешь, что мне баба только для еды да для обиходу всякого нужна?

— А что, нет?

— Ох, какая ты… Прямо без ножа мужика режешь! Люблю таких баб, чтоб вокруг да около не ходили!

— Ну, так все-таки…

— Нет, Тамарочка. Я не такой! Я жить с теплом люблю, чтоб душа к душе запросто так тянулась, а не из-за всяких там интеллигентских заморочек да реверансов. Я потому и с бывшей своей развелся, что она все помалкивала да злобу в душе копила. Подожмет губы, и молчит, и глядит презрительно, будто я вошь какая ничтожная. А я — человек! Мне от тебя не презрение, мне от тебя любовь нужна…

— Так ты разведенный, значит?

— Ага. Разведенный. Могу и паспорт показать.

— А у тебя и паспорт с собой имеется?

— А у меня всегда свое с собой имеется, Тамарочка. И паспорт, и рожа моя рябая, и душа нараспашку!

Так, за разговором, они дошли до синего тента кафе, уселись за хлипкий пластиковый столик с такими же хлипкими креслицами. Тамара огляделась — на кафе это заведение слабо тянуло, конечно. Так, забегаловка. Чистой воды пивнушка. Но уж тут не до выбору — куда кавалер пригласил, туда и пришла. Может, у него с деньгами туго?

Молоденькая девчонка в засаленном переднике принесла им пиво в огромных запотевших кружках, бухнула ими об стол совсем невежливо. Тамара тут же потянула кружку к себе, приложилась, сделала несколько больших глотков — очень уж пить хотелось. Прямо в горле все пересохло. От волнения, наверное. Потом, осмелев, вытащила онемевшие ноги из тисков-лодочек, скрестила ступни, покачала ими в воздухе, и вдруг почувствовала себя почти счастливой. И правда — хорошо! Пиво быстро распространилось по организму, обволокло его тепло и бархатно. Под порывом несильного ветра слегка колыхнулся тент над столиком, желтый тополиный лист залетел, покружился и упал ей на колени — маленький, жалкий, пожухлый. Отчего-то он особенно ее растрогал, этот лист. Еще тепло, еще ему жить да жить, а вот, поди ж ты, сорвало шальным ветром, унесло с дерева…

— Осень скоро, — задумчиво произнес Коля, быстро осушив свою кружку. Потом с удивлением глянул на ее пустое дно, начал озираться в поисках официантки: — Черт, куда она запропастилась, зараза такая…

— А ты, часом, этим делом не увлекаешься ли? — вытянула Тамара руку расслабленно, указывая на его вмиг опустевшую кружку.

— Пивом-то? Да ну… Чего им увлекаться, его пить надо… Эй, девушка! — замахал он призывно рукой появившейся вдалеке официантке. — Нам еще по кружке давай!

— Мне больше не надо! Мне этого хватит! — запротестовала Тамара. — Мне и с этого уже хорошо!

— Да ладно, чего ты… Расслабляйся давай! Говорю же — осень скоро! Последние теплые денечки стоят! Потом под дождиком уж не посидишь так… по-семейному…

Тамара улыбнулась и сразу как-то хорошо и легко обмякла всем телом, будто подчинилась Колиной просьбе расслабиться. Вдруг подумалось ей — и впрямь, когда ж она посидит еще так, на ветру, на воле, с кружкой холодного пива в руке, да еще и пусть с неказистым, но все же мужикашкой в компании… Да если присмотреться, он не так уж и неказист, честное слово! Мужикашка как мужикашка… Тут же услужливое воображение торопливо стало преподносить ей и другие картинки такой вот жизни, чтоб по-семейному, как только что проговорил Коля. Именно — по-семейному! Можно, например, участочек взять где-нибудь за городом, наезжать туда по выходным, сидеть вот так же на травке, с пивком, с домашними пирогами… Можно, конечно, и с шашлыком, как у других водится, но шашлык опять же в копеечку встанет… Такой клок из семейного бюджета вырвет, что будь здоров! А можно просто вечерком перед сном под ручку по улице пройтись, и чтоб снежок белый на голову падал… А потом прийти домой да перед телевизором посидеть, да с кружкой горячего чая…

— …Ну, вот так я и жил… Эй, ты слышишь меня? — вдруг пробился сквозь ее сладкие грезы Колин голос. — Сидишь, будто совсем осоловевши… Иль пиво на тебя так подействовало?

— Да, да, конечно! — встрепенулась Тамара и улыбнулась ему виновато. — Конечно, я тебя слушаю…

— Да? А мне показалось, будто о своем о чем задумалась… О чем задумалась-то, красавица моя?

— Ну, так уж и твоя… И ни о чем я не задумалась. Устала просто. Жизнь у меня такая… тяжелая.

— А чего так? Вроде по тебе и не скажешь. Вон ты какая вся гладкая — глаз не нарадуется на тебя глядеть!

— Ну, глаз и обмануть запросто может…

Тамара вздохнула и осеклась на выдохе, и пересекло горло от мимолетной к себе жалости, и даже слеза непрошеная вдруг выскочила и побежала по круглой щеке. Всхлипнув, она смахнула ее быстро, поджала губы, опустила глаза в стол.