– Что вы тут делаете? – крикнул он на ломаном французском.

Элиза подошла ближе:

– Гуляю. Захотелось подышать свежим воздухом. Заодно пытаюсь найти свою собаку.

– Ach so![23] – воскликнул он, подняв винтовку, и преградил Элизе путь. – Одна?

Элиза коротко ответила, что да. Она опустила глаза, создавая видимость покорности, хотя внутри все бурлило от знакомого смешанного чувства возмущения и разъедавшей душу тревоги. Как смеют эти чужеземцы обращаться с людьми подобным образом?! Она находится в своей стране и имеет право свободно гулять, когда захочет, и не должна объяснять им каждый свой шаг.

– Вы живете в деревне? – спросил второй солдат.

Он докурил сигарету, раздавил каблуком окурок и закашлялся.

– Поблизости, – ответила Элиза, ощутив сухость во рту и на губах.

– Что-нибудь знаете о нападении на мост?

– О каком нападении?

– О том, где погиб наш капитан.

– Нет. Откуда мне знать?

Немец словно не услышал ее вопроса.

– Что у вас в сумке? Документы?

– Нет. Документы у меня здесь.

Элиза полезла в карман куртки. Ее сердце заколотилось. Уверенность, с какой она держалась, была напускной. В любой момент немцы могли открыть ее сумку и обнаружить листовки. О чем она думала? Надо было отдать листовки Виктору.

– Schnell! Schnell![24]

Элиза глотнула воздуха. Невзирая на страх, она знала: ее документы в полном порядке и волноваться нечего. Ее ум сосредоточился на солдатах в мрачной форме и их винтовках. «Они хотят тебя напугать, – твердила себе Элиза. – Не позволяй им этого». Пусть от них исходило такое же ощущение угрозы, как от того головореза из САБ, приставившего нож к ее горлу, Элиза заставила себя держаться твердо. Она достала документы и, осмелев, протянула немцам. Подняла на солдат глаза, спокойно улыбаясь.

Старший из солдат придирчиво пролистал документы, затем пристально посмотрел на нее:

– Так вы Боден?

Элиза подавила вспыхнувший страх. Неужели дома что-то произошло?

Но солдат лишь спросил:

– Ваша сестра работает в больнице?

– Да.

Услышав ответ, он улыбнулся.

– Gut. Sehr gut[25]. – Он посторонился, давая Элизе пройти. – Ваша сестра знает свое дело. Она лечила наших товарищей.

Когда солдаты скрылись из глаз, Элиза улыбнулась. «Старушка Элен вытащила меня из этой передряги», – подумала она, приказав себе не оборачиваться. И все же, не удержавшись, быстро оглянулась через плечо, плюнула на землю и помчалась домой.

Потная и запыхавшаяся, она подбежала к воротам и увидела худощавого парня, слоняющегося по проходу. Присмотревшись, она узнала Энцо. В детстве он перенес полиомиелит и остался хромым. И тем не менее, повзрослев, он работал в крестьянской усадьбе.

– Чего тебе? – спросила Элиза.

Он пожал плечами, поддав носком ботинка опавшие листья.

Элиза открыла ворота и пошла дальше.

– Я пришел к Флоранс! – крикнул парень.

Обернувшись, Элиза заметила его дружка, парня в очках с толстыми стеклами. Дружок стоял, прислонившись к дубу.

– Я позову ее, – сказала Элиза. – Жди здесь.

Она зашла в дом. Вскоре Флоранс вышла и направилась к парням. Элиза осталась в дверях, наблюдая за сестрой и слушая их разговор. Ей никогда не нравился Энцо: слишком уж изворотливый. И чего Флоранс подружилась с ним?

– Энцо, мне казалось, я все тебе объяснила, – сказала Флоранс, явно раздосадованная встречей.

– Ты говорила, что подумаешь.

– Нет. Должно быть, ты меня не так понял. Я сказала, подумаю и, возможно, мы станем друзьями. Не помнишь? Прости, но я не твоя близкая подруга и никогда не была ею. Ты все это себе придумал.

– Все придумал? – сердито посмотрел на нее Энцо. – Думаешь, я настолько глуп?

– Нет, конечно.

Очкастый парень у дуба грубо захохотал. Энцо побагровел:

– Ясно. Ты уже все обдумала. Сука!

Энцо похромал прочь, пнув с досады дерево и бормоча похабные слова. Его дружок продолжал хохотать.

Флоранс вернулась; ее глаза были полны слез.

– Будет тебе. – Элиза взяла сестру за руку. – Парни – что гвозди в заднице.

Флоранс удержала слезы:

– Я тогда заговорила с ним только потому, что пожалела. Я не приманивала его.

– Жаль, что он явился не один. Теперь его гордость уязвлена… Хватит о нем. Мне нужно счистить грязь с сапог.

– Тогда иди через заднее крыльцо. И вообще, где тебя столько времени носило?

Элен

Элен просидела с Джеком до двух часов ночи. Они разговаривали, попивая домашнее вино Флоранс. Она думала, что проспит допоздна, но проснулась рано и сейчас находилась в состоянии ступора. Надев серые брюки и любимую шелковую блузку лимонного цвета, Элен спустилась вниз. Остановилась перед окном гостиной, глядя на облака и деревья вдали и решая, чем заняться.

– Вот ты где, – послышался голос Элизы.

Элен порывисто обернулась. От радости и облегчения у нее закружилась голова. Наконец-то сестра вернулась.

– Ну и видок у тебя. Я вся извелась. Что стоишь? Входи.

– Не сказала бы, что ты выглядишь потрясающе, – ответила вошедшая Элиза.

Сестры обнялись. Элен всматривалась в лицо Элизы:

– Ты не представляешь, как я счастлива тебя видеть. Что с вами случилось? Тебя не было слишком долго.

– Пришлось залечь на дно и выжидать. Слышала, при атаке на мост погиб какой-то немецкий капитан.

– Нет. Он по-прежнему цепляется за жизнь… если еще цепляется. Что ты слышала?

– Почти возле самого дома меня остановили двое солдат. От них я и услышала про гибель капитана.

Элен охватила паника. Ее сердце забилось все быстрее.

– Боже мой! Надеюсь, они ошиблись. Вчера он был жив. Нужно узнать самой. Я пойду, а? Только шляпу возьму.

Элен пошла к двери, но Элиза загородила ей дорогу:

– Элен, сегодня воскресенье. Тебе нужно отдохнуть. Уго наверняка тебе сообщил бы или прислал бы Мари.

У Элен затряслась губа, которую она тут же закусила.

– Самое ужасное во всем этом…