— Вот что, девушки. — Старшая постучала карандашом по столу. — Мы взяли заказ — доставить по назначению тот самый портфельчик, который тебе, седьмая, должен был передать клиент.

— Да какой он клиент, — махнула рукой четвертая, — заяц трусливый, а не…

— Правильно, — в голосе старшей появились металлические нотки, — на самом деле наши клиенты — те, кому мы должны были передать чемодан. Не буду их называть даже здесь, — она обвела рукой кабинет, — потому что это опасно после всего случившегося. Теперь чемодана у нас нет, и через два дня, когда появятся клиенты, наше агентство будет иметь бледный вид. Мы так долго создавали себе имя на рынке, и теперь, когда агентство «Амазонка» стало известным — такой недопустимый прокол!

Девицы снова переглянулись. Они прекрасно понимали, что стоит за словами старшей. Им ли не знать ее характер — жесткий, решительный, без сантиментов. Раз она ведет разговор более-менее спокойно, стало быть, еще есть надежда что-то исправить. Если бы старшая сама в это не верила, она вела бы беседу совсем в ином ключе. И, скорее всего, совсем в другом месте.

Высокая девица незаметно поежилась.

— Итак, произошла утечка информации, — констатировала старшая.

— Это не у нас, а у него, — немедленно возразила четвертая.

— Не думаю. Тогда бы чемоданчик похитили прямо у него, зачем им связываться с нами? Сначала они приставили наблюдателя к седьмой, а когда ей удалось избавиться от слежки, просто позвонили тебе, четвертая, выяснить, где назначена встреча.

— Но мой телефон они все равно должны были узнать от него! И это он предложил такой дурацкий способ связи! Наверняка они за ним следили.

— Он бы заметил слежку и отменил операцию. Хорошо, — старшая постучала карандашом по столу и поглядела на четвертую с прищуром, — изложи свою картину.

— Это роковое совпадение, — буркнула та и отвела глаза.

— Не проходит. — Глаза старшей недобро блеснули, из чего подчиненные сделали вывод, что ее терпение подошло к концу. — По-моему, акция была достаточно продумана и тщательно подготовлена. Слежка за седьмой…

— Но, — седьмая переступила с ноги на ногу, — думаю, что к нашему нынешнему делу это вообще не относится. Прошлые разборки.

— Если бы не авария, она сама бы пришла на встречу! — подхватила четвертая. — Не могли же они устроить аварию в метро!

— Н-да, — нехотя согласилась старшая, — в метро — это чересчур. Но сама посуди: звонит тебе какая-то посторонняя баба — номером, видите ли, ошиблась. Ты ее посылаешь к «Стерегущему», что само по себе странно. Но что еще более странно — она послушно туда едет, и ей отдают чемодан!

— Идиотов на свете хватает, — дуэтом ответили девицы и синхронно пожали плечами.

— Да? Тогда молитесь, чтобы эта идиотка не выбросила чемоданчик в первую попавшуюся урну!

Карандаш выпал из рук старшей и покатился по полу.

— Что у нас есть? — Она проводила карандаш внимательным взглядом. — Прежде всего номер, с которого она звонила. Вот сейчас и узнаем, кто из нас прав.

Через пару минут на экране компьютера высветились фамилия и номер паспорта.

— Значит так, амазонки! — Старшая подняла карандаш. — Даю вам два часа на сбор исчерпывающей информации. Кто такая, где живет, с кем, на что, есть ли родственники. Фотографию не забудьте. Лучше несколько!..

— Она это, — прошептала седьмая на ухо четвертой.

Обе внимательно наблюдали за Катиными переговорами с бомжихой.

Правда, сейчас никому бы не пришло в голову, что у них есть какие-то номера. Седьмая была в линялых джинсах и поношенной кожаной куртке, коротко стриженная, без косметики. Не слишком чистыми руками она сжимала бутылку с дешевым пивом. Ее напарница обрядилась в длинную трикотажную кофту с жуткими разводами и неприлично короткую юбку. Туфли дешевые, со сбитыми каблуками. Эти две ни у кого бы не вызвали интереса — разбитные девицы далеко не первой молодости, не то ларечницы, не то работницы сосисочного цеха, за себя постоять умеют и палец им в рот не клади… И звали их теперь Аней и Марусей.

— Точно, она, — согласилась четвертая. — Я ведь клиенту сказала, что за кейсом придет рыжая полноватая женщина средних лет, вот он и обманулся.

— Парик в метро пришлось бросить, — вздохнула седьмая, — от жары едва не спеклась. Смотри, баба-то наша совсем на голову больная, по помойкам ходит…

— Художники все такие! — со знанием жизни произнесла четвертая.

Обе заторопились на доклад к начальству, поскольку выяснили все, что было нужно. Если бы они чуть помедлили, то стали бы свидетельницами злоключений незадачливых Катиных преследователей. Увы, судьба в этот раз развела их дороги.

— Муж, говорите, профессор, сейчас в отъезде? — Старшая задумчиво рассматривала фотографии Кати Дроновой.

Вот она на фоне мусорных баков тянет к себе зеленую хламиду. Вот снимает свою куртку и отдает бомжихе. Вот смотрит вверх на синее небо с отрешенным выражением лица.

— Да, — после некоторых раздумий вынужденно признала старшая, — такая запросто пойдет куда пошлют, хоть к черту на кулички. Она вся в себе находится и редко оттуда вылезает.

— Прийти прямо в квартиру, тряхануть как следует! — Четвертая свирепо сжала кулаки. — Мигом расколется!

— Угу, а если нет? Если она удачно делает вид, проще говоря, придуривается? Если за ней все же кто-то стоит, мы немедленно засветимся. Нет, будем действовать осторожно — для начала пугнем, а потом посмотрим, что она станет делать и куда побежит.

Катерина разложила на столе замечательную «плюшевку», распорола ее специальным остро заточенным ножом и даже зажмурилась от удовольствия. Разумеется, это был никакой не плюш, а чудесный мягкий бархат нежного светло-зеленого оттенка. Само собой, плащ был старый, бархат кое-где протерся, но эти потертые места легко можно срезать. Главное достоинство ткани заключалось в ее цвете.

Цвет был тот самый, который Катерина видела во сне, — цвет зеленых весенних полей, чуть подернутых утренней дымкой. Теперь можно приступить к созданию панно! Катя не сомневалась, что это будет лучшая ее работа. Ей, собственно, ничего не придется выдумывать, она увидела это панно во сне, и теперь нужно только вспомнить сон как следует и воссоздать его в ткани…

Она прикрыла глаза, чтобы снова увидеть ту чудесную долину, но ничего не увидела. Картина, еще утром так явственно стоявшая перед глазами, куда-то улетучилась, испарилась, как та самая утренняя дымка! Пока Катя бегала по двору в поисках зеленого плаща, пока разговаривала с дворничихой, пока ругалась с бомжихой, замечательное панно ушло из ее памяти. Увильнуло в темную глубину, шевельнув хвостом, как сорвавшаяся с крючка рыба!

Катя чуть не разрыдалась.

Неужели все зря, и ее старания безрезультатны? Неужели она не создаст свой шедевр? Неужели она не художник, не творец, а бездарь, пустое место?