— А ты левша, следовательно, делаешь все наоборот! Понял?

Что должен тут понять парнишка, впервые в жизни берущий в руки смертельно опасную штуковину, не мне судить. Но вот бросил первый, второй, десятый…

Сенин черед. Он с гранатой, майор рядом, Серега — позади, в нескольких шагах. Инспектор командует, не забывая уточнение для левши…

И Сеня, держа «Эргэдэшку» в левой руке, правой выдергивает чеку и, само собой, что было сил бросает ее в сторону мишеней. А граната остается в левой…

Серега говорил, майорские глаза сами по гранате стали. И он уже шепотом Сене:

— Бросай, дурак!

Тот и бросил. Точнее, уронил. Прямо под ноги. И на всю жизнь у них осталось четыре секунды…

Вратарям без хорошей реакции никак нельзя, а Серега своей сам удивился. Прыгнул к ним и гранату отфутболил в поле. И крикнуть: «Ложись!» успел. Сеню — под себя…

За этот самый подвиг медаль «За отвагу» и дали…

Глупый вопрос — кому! Дураку понятно… Майору, естественно, кому же еще? Сеньке — по шапке, но к концу учебки сержанта присвоили. Только не просто, а младшего. А Сереге?! Сереге что, спрашиваешь?..

А выговор в приказе по части! За недостаточную отработку с личным составом навыков и приемов применения боевого оружия. Хотя взвод-то не его был!

Брехня, говоришь? Может быть, может быть. Своими глазами не наблюдал. А ту медальку на бравой груди видывал…

Кстати, как думаешь, могла по-другому награда повернуться, если б временный взводный не меньшего, а старшего по званию собой прикрыл?..

Вот теперь наливай… Ну, за отвагу!

Присядьте, прошу Вас…

Когда мы в конце девяностых выезжали летом на озеро, наши друзья брали с собой собачку. У них к собакам отношение довольно своеобразное — из всего разнообразия пород признается только ризен-шнауцер, а масть — черная. Вот такой и была их Тина. Очень крупная, вышколенная, на охрану была натаскана замечательно. Но из семьи хозяев главным считала только Сашу. А женке его Лене с дочкой Мариной в целом подчинялась, но относилась как к подопечным, полагая: за ними она должна присматривать, в лес одних не пускать и вольностей не позволять. С нашей командой вожак ее познакомил, велел всех обнюхать и принять, так сказать, в стаю.

Эта охранница еще почему-то не выносила вида форменной одежды. Военной, милицейской, пожарной — любой. Говорили, ее в детстве вроде напугал какой-то тип в форме, и это неприятие закрепилось. Ничего страшного, но все же.

В то лето обустроились на славу. Благо, размер поляны позволял. Расставили жилые палатки, шатер для «столовой», хозяйственный навес, прочие столики, скамеечки, лодочки…

И вот однажды к нашему лагерю вышел из леса местный лесник. Или егерь. В красивой, аккуратной зеленой форме.

Мы с Сашей в это время в сторонке дрова пилили, а Тина дежурила возле костра, где женщины с детьми готовили обед. Ей в неположенное время еду брать запрещалось, но умница, как опытный солдат, на всякий случай старалась держаться поближе к кухне. И, когда хозяин не видел, ей, разумеется, перепадали лучшие кусочки от слабовольных членов коллектива.

Так вот этот самый егерь прямо к костру и направился. Сидящей там Маринке последовало указание придержать собачку, чтоб не переусердствовала. Лесник собаку увидел, остановился, молодец, метрах в пяти-шести, стал барышень расспрашивать о том о сем.

Все бы ничего, но девочка взялась за собачий ошейник. А это для натасканной псины уже своего рода команда, типа «будь готов». Тина, само собой, немного напряглась и начала тихонько ворчать. То бишь «всегда готов!» И тут Маринка решила ее успокоить. Надо сказать, довольно своеобразно. Поглаживая, говорит ей на ушко:

— Ты ведь у нас воспитанная собачка, ты же этого дяденьку ни за что не тронешь, — у стражницы уже шерсть дыбом… и добавляет тихонько, — Хотя он и ЧУЖОЙ!..

Повезло нашему леснику, что у Саши слух отменный, да и пилить мы в ту секунду прекратили… Поэтому, когда зверюга бросилась рвать «чужого» в клочки, он успел нужную команду дать. И уж дал так дал!

— Сидеть!!!

На поляне случилась немая сцена. Гоголь отдыхает. Сели все. Первой, естественно, Тина. А за ней и остальные — лесник-егерь, дети, я, наши женщины. Рыбаки, выбиравшиеся из лодки. Мне показалось, даже птички с бабочками порхать перестали. Ветер стих. И костер погас…

Извини-подвинься!

«Иные с возрастом умнеют, а я вот — старше становлюсь». Неплохое начало, но эту историю такими словами лучше закончить. Рассказчик их не произнес, а надо бы!

Спрашивается: когда чаще всего приходят на ум общеизвестные, но нестареющие пословицы-поговорки, а также мудрые изречения? Великих людей, не великих, древние и не очень, латинские и просто русские народные? Правильно — когда уже поздно.

Например: «не знаешь броду — не суйся в воду!» Кто-нибудь это помнит на берегу? А в застрявшей посреди речки машине — все такие умные… То же касается и плевания в криницу, и золотого молчания, et cetera, et cetera…

Один мужчина, считающий себя моим давним приятелем — большой любитель бани. Обожает попариться. Можно сказать, фанат этого дела. Вот он и рассказал. Зовут его… А, впрочем, неважно. Пусть побудет Федей.

Ожидать от Федора предельной правды или скрупулезного изложения фактов было бы если не глупо, то по меньшей мере легкомысленно. Потому что Феденька не склонен к самокритике. Он не лгунишка, нет. Просто ему, как и большинству людей, не свойственно выставлять себя в смешном либо невыгодном ракурсе. Тем удивительнее была его история.

Вы, скажем, стали бы бережно хранить и показывать друзьям-приятелям снимки, где глупо пялитесь на полуобнаженные ягодицы и «кое-что еще» соседки по пляжу? Рот до ушей, глаза по пятаку… Или сами нечаянно и неожиданно для всех, фотографа в том числе, кое-что полуобнажили — бывает же и такое…

И уж, понятно, никто не похвастается, как однажды был задержан милиционером и двумя девушками-дружинницами, своими однокурсницами, при «распитии в общественном месте»… Не говоря о справлении неких ма-а-аленьких нужд за углом пивного бара… За свою скромность в подобном случае могу поручиться!

Крылатое выражение «Человеку свойственно ошибаться» знают все. Я бы добавил к сему трюизму, якобы имеющему древне-латинское происхождение: «и тому же человеку совсем не свойственно признавать свои ошибки, особенно прилюдно». Увы, о втором не менее общем человеческом свойстве никто и знать не хочет… Но таков человек.

Поэтому сказанное Федором можно смело умножать на два. А можно и делить надвое, результат будет примерно