Я тогда ускорил шаг, но через несколько минут у меня началакружиться голова. Я остановился и уселся, тяжело дыша, на землю. Мной овладелоощущение неудачи. Даже если я сумею подняться на плато, у меня было такоечувство, что гроза загрохочет прямо на противоположной стороне его. Я истерглаза подушечками пальцев. Что толку продолжать путь, если я никоим образом немог суметь добраться до цели?

Сквозь фисташковую дымку двинулась пыльная тень и упала наменя. Я было поднял свой посох, но потом увидел, что это был всего лишь Хуги.Он затормозил и приземлился у моих ног.

— Корвин, — сказал он, — ты прошел приличноерасстояние.

— Но, может быть, не достаточно приличное, —сказал я. — Гроза, кажется, становиться все ближе.

— По-моему, да. Я поразмыслил и хочу потолковать в твоюпользу.

— Если ты хочешь принести мне хоть какую-нибудьпользу, — сказал я, — я могу тебе сказать, что надо сделать.

— Что же именно?

— Слетай назад и посмотри, насколько далеко на самомделе гроза, и насколько быстро она двигается. А потом явись и скажи мне.

Хуги перепрыгнул с одной ноги на другую.

— Ладно, — сказал он, взмыл в воздух и улетел,туда, где как я чувствовал, был северо-запад.

Я оперся на посох и поднялся. Я мог с таким же успехомпродолжать лезть в гору с наивысшей для моих сил скоростью. Я снова зачерпнулиз Камня и силы явились ко мне, словно вспышка красной молнии.

Когда я одолел склон, из направления, в котором отбыл Хуги,налетел влажный ветерок. Раздался еще один удар грома. Но больше никакихраскатов и громыханий.

Я извлек максимум из этого прилива энергии, быстро ипродуктивно поднимаясь несколько сот метров. Если мне предстояло проиграть, ямог с таким же успехом добраться до вершины. Я мог с таким же успехом узнать,где я нахожусь, и узнать, осталось ли мне вообще что-нибудь, что можнопопробовать.

Когда я подымался, небо у меня в поле зрения все большепрояснялось. Оно существенно изменилось с тех пор, как я последний разрассматривал его. Половина его состояла из ничем не нарушаемой черноты, адругая из масс плывущих цветов. И весь небосвод, казалось, вращался вокругточки прямо над головой. Я начал волноваться.

Именно это небо я и искал, небо, покрывшее меня в тот раз,когда я прибыл к Хаосу. Я упорно лез выше. Я хотел издать что-то одобряющее, ноу меня пересохло в горле.

Когда я приблизился к краю плато, то услышал звук хлопаниякрыльев, и на моем плече вдруг очутился Хуги.

— Гроза почти готова наползти на твой зад, —доложил он. — Будет здесь в любую минуту.

Я продолжал подыматься, достиг ровной почвы и втянул себя нанее. Затем я постоял с минуту, тяжело дыша.

Ветер, должно быть, постоянно очищал эту местность оттумана, потому что это была высокая гладкая равнина и я мог видеть небо набольшом расстоянии впереди. Я двинулся вперед, найти точку, с которой я мог бывзглянуть на противоположный край. Когда я двигался, звуки грозы доносились доменя четче.

— Я не считаю, что тебе не удастся пересечьравнину, — сказал Хуги. — Не промокнув.

— Ты же знаешь, что это не обычная гроза, —прохрипел я. — Будь иначе, я был бы благодарен за шанс напиться.

— Знаю. Я говорю фигурально.

Я проворчал что-то грубое и продолжал идти.

Постепенно перспектива передо мной увеличилась. Небо все ещепродолжало свой безумный танец с вуалями, но освещение было более, чемдостаточно. Когда я достиг положения, где я был уверен в том, что лежит передомной, я остановился и тяжело оперся на свой посох.

— Что случилось? — спросил Хуги.

Но я не мог говорить. Я просто показал на огромную пустошь,вытянувшуюся где-то ниже противоположного края плато, простираясь, по меньшеймере, на сорок миль, прежде чем упереться в еще одну гряду гор. А далеко влево,по-прежнему, оставшаяся в силе, шла Черная дорога.

— Пустошь, — сказал он, — мог бы тебесказать, что она была тут. Почему ты не спросил меня?

Я издал звук, нечто среднее между стоном и рыданием, имедленно опустился на землю.

Не уверен, коль долго я оставался в такой позе. Я более чемчувствовал себя в лихорадке. Посреди этого я, казалось, увидел возможный ответ,хотя что-то внутри меня восстало против него. Наконец, меня пробудили звукигрозы и болтовня Хуги.

— Я не могу опередить ее и попасть в то место, —прошептал я. — Нет никакого способа.

— Ты говоришь, что потерпел неудачу, — сказалХуги… — Но это не так. В усилиях и борьбе нет ни неудач, ни побед. Все этотолько иллюзия эго.

Я медленно поднялся на колени.

— Я не говорил, что потерпел неудачу.

— Ты сказал, что не сможешь дойти до своей конечнойцели.

Я оглянулся туда, где теперь сверкали молнии, когда грозаподымалась ко мне.

— Все верно, я не смогу это сделать таким образом. Ноесли отец потерпел неудачу, я должен попробовать нечто такое, что, как пыталсяубедить меня Бранд, сделать мог только он. Я должен создать новый Лабиринт, и ядолжен сделать это прямо здесь.

— Ты? Создать новый Лабиринт? Если не сумел Оберон, токак же это может сделать человек, который едва держится на ногах? Нет, Корвин,смирение — вот добродетель, которую ты можешь лелеять.

Я поднял голову и опустил посох на землю. Хуги слетел, всталрядом с ним, и я посмотрел на него.

— Ты не хочешь верить ничему, сказанному мной, не такли? — сказал я ему. — Но это не имеет значения. Конфликт между нашимивзглядами непреодолим. Я смотрю на желание, как на скрытое самоотождествление,и на усилия — как на его рост. Ты — нет.

Я двинул руки вперед и положил их на колени.

— Если для тебя величайшее благо — соединение сАбсолютом, то почему ты не полетишь и не рискнешь присоединиться к нему, вформе приближающего всеохватывающего Хаоса? Если я потерплю здесь неудачу, онстанет Абсолютом. Что же касается меня, то я должен попробовать, покуда есть вомне дыхание, воздвигнуть против него Лабиринт. Я делаю это потому, что я есть —что я есть, а я есть человек, который мог бы быть королем в Амбере.

Хуги опустил голову.

— Сперва я увижу, что ты съешь ворона, — сказал они хихикнул.