А еще мне – странным образом – понравилось смотреть на нас с Гарри там, на плакате. Это ощущалось как застывшее время или как шаг куда-то в параллельный мир, где все просто идеально и пускай так и остается. Но я не собираюсь говорить об этом Стью, так что лишь непринужденно отмахиваюсь.

– Она так сильно хотела провести время с нами, да? – Стью кивает на танцпол, где Эйд извивается напротив девушки с красным винным пятном.

– Это было предсказуемо.

Воздух словно сгущается вокруг, напоминая нам обоим, что теперь мы только вдвоем, наедине. Я чувствую себя неловко, мне хочется встряхнуть плечами, сбросить напряжение каким-то физическим движением. Я глубоко вдыхаю. Я могу это сделать. Я могу пойти в бар сама по себе, с другим мужчиной. Это допустимо.

– Расскажи мне, – просит он, – кто этот мужчина, которого сваха выбрала себе?

– Помимо того, что он невольная звезда рекламы? – уточняю я. Я не хочу говорить со Стью о Гарри – не в этом месте, где так громко, что нам приходится сдвинуть стулья поближе и кричать друг другу в уши, чтобы быть услышанными. Но я должна ему хоть что-то ответить. – Он дантист. Милый, добрый… Добрейший, правильнее сказать. – Я трясу головой, отгоняя мысли о Гарри: я только что вспомнила, что его кабинет предлагает бесплатную стоматологическую помощь бездомным людям каждый четверг, и от этого воспоминания у меня сжимается горло и возникает желание выбежать отсюда и поскорее вернуться домой. Вместо этого я решаю общаться со Стью так, словно он мой клиент. Расспрашивать его сама. Делать это профессионально. У меня это хорошо получается – включать очарование, внимательно задавать вопросы другим людям. Впитывать их жизни, пока я не забуду о своей собственной.

– А чем ты занимаешься ради удовольствия? Кроме скалолазания, конечно.

– Ну, у меня есть пес, маленькая такса. Зовут Джими. В честь Джими Хендрикса. – Стью ухмыляется, поднимая бровь. – Знаю-знаю, немного надуманное имя.

– Джими. По-моему, звучит очень мило. Значит, ты большой поклонник Хендрикса?

– Не настолько, как моя бывшая. Это она назвала его так.

В моей голове тут же возникает образ его бывшей: холодная, с прямыми светлыми волосами, с подведенными глазами – тот тип женщин, которые могут носить брюки-клеш и не выглядеть при этом так, словно направляются на бал-маскарад. Мое сердце пронзает странный укол ревности – я знаю, что не должна ее ощущать, но все равно ощущаю. Что-то подобное я испытываю, когда встречаю давнюю подругу, сообщающую о своей беременности. Чувство вины пополам с завистью, и оно кислое на вкус.

– О, и давно вы расстались?

Стью выглядит так, словно я только что воткнула в него булавку. Я сразу вспоминаю, где нахожусь, и осознаю, что не могу просто задавать тупые вопросы в лоб. Я прижимаю ладони к щекам:

– Прости, это было очень неприлично с моей стороны. Я просто привыкла расспрашивать клиентов о каждой детали их жизни, и забываю, что так нельзя делать в обычном общении.

Стью покачивает головой, посылая мне призрачную улыбку:

– Да все нормально. Мы расстались около полугода назад. Она не хотела переезжать в Шеффилд. Но Джими остался со мной.

Он достает телефон и показывает несколько фотографий своей шоколадно-коричневой таксы, похожей на колбасу. На каждой пес в галстуке в горошек.

– Еще выпить? – предлагает он. Мы сами не заметили, как осушили бокалы с коктейлями. Я и забыла, как они хороши на вкус. Стью делает потирающее движение возле своего рта: – У тебя тут…

– «Змеиная» улыбка? – уточняю я, наученная годами совместных пьянок с Верити, что от этого коктейля, наряду с пленкой сахара на зубах, остаются черносмородиновые пятна в уголках губ.

– Я бы назвал ее «ягодной»… но мне нравится.

Я не знаю, имеет он в виду мою улыбку или то, как я ее называю, поэтому просто вытираю губы.

– Все?

– Не совсем, дай-ка я… – Стью тянется ко мне, и я вдруг понимаю, что едва дышу от волнения. Он вытирает мне рот большим пальцем, уверенно, но нежно. И его зеленые глаза кажутся еще зеленее, чем обычно, – теперь они цвета рождественской елки.

– Белое вино, – говорю я, просто чтобы заполнить неловкую паузу, повисшую в воздухе. – Можешь взять мне белого вина, пожалуйста? Все равно, какого.

Проходит три часа, и Стью только что рассказал мне анекдот, от которого я фыркнула так, что вино пошло у меня носом. Я уже не помню, что меня так рассмешило и было ли это действительно смешно, я просто знаю – все напряжение исчезло. Мои плечи расслаблены – отчасти от двух двойных порций текилы, которые мы выпили каждый: Эйд со своей новой знакомой на буксире подходила к столику, чтобы хлопнуть их вместе с нами, а потом возвращалась на танцпол.

Каждый раз, когда я стукала пустым бокалом о стол, я мысленно переносилась в ту первую ночь с Гарри, под одеяла. Все вышло точно так, как мы с Верити и задумали: мы выяснили, что сестра Гарри живет в этом же доме, и решили устроить вечеринку по случаю новоселья и пригласить на нее всех соседей. Я помню, как ныла весь вечер в своей комнате, одетая в расшитую белую накидку, потому что не было никакой гарантии, что она придет, не говоря уж о нем. Верити строго сказала мне своим лучшим учительским голосом, чтобы я прекратила распускать нюни, поскольку лучший способ привлечь кого-то – это быть веселой. И я четко последовала ее рекомендациям, болтая со всеми, танцуя и стараясь изо всех сил не посматривать на дверь. Когда он вошел, я как раз была в процессе строительства берлоги, набрасывая одеяла на сушилку для белья, чтобы пятилетняя дочка наших соседей могла там поиграть. Я услышала, как кто-то покашливает за моей спиной, и резко обернулась – в одной руке он сжимал бутылку текилы. «Выпьем?» – предложил он, наливая янтарную жидкость в рюмку в форме черепа. Но не только вкус текилы переносит меня в тот вечер. Я чувствую то же, что и тогда.

Я помню разговор с Гарри – мы оба залезли в ту берлогу, когда дети давно уже разошлись по домам, – и понимание, что он по-настоящему меня слушает. Энергия бурлила во мне, и мы оба рассказывали о себе друг другу так торопливо, словно боялись куда-то не успеть. Но вместе с тем нам хотелось замедлить время, лелеять каждое слово, сказанное другим, – впитывать эти слова, пока они не станут частью нас.

Мне казалось, я вижу, как моя речь проникает в него, наполняет его. Гарри рассказывал о своей маме: как они были близки и как при этом она его раздражала, потому что всегда чувствовала себя ущемленной в жизни – просто потому, что постоянно сравнивала себя с другими.

Со Стью я ощущаю ту же самую энергию; каждая история, которую он рассказывает, кажется важной – это нечто большее, чем просто светский разговор о пустяках. Нечто такое, что нужно помнить и беречь. Но есть одно отличие между сегодняшним вечером и тем, с Гарри – я помню, как сильно тогда хотела, чтобы Гарри меня поцеловал. Помню, как между нами явно пробежала искра. Со Стью же я решаю не поддаваться этой искре. Вместо этого я стараюсь разузнать побольше о нем, уклоняясь от вопросов о себе и вскакивая, чтобы взять еще вина или попросить диджея поставить какую-нибудь песню – всякий раз, когда атмосфера становится слишком наэлектризованной.