Когда свет мигает три раза, подсказывая, что наступает время закрытия, – мы замечаем, что Эйд исчезла. Уголок, в котором она целовалась с девушкой, облитой красным вином, теперь пуст. Оставленный подарок «тайного Санты» – плюшевый олень Рудольф – сиротливо сидит на их месте.

– Что, даже не попрощалась? – качает головой Стью, пока я пытаюсь встать. Я пробую дважды, и оба раза дрожь в ногах берет надо мной верх, и я с хохотом снова падаю на стул. Стью смотрит на меня, улыбаясь.

– Давай помогу, – он протягивает мне руки. Я крепко вцепляюсь в них, и он рывком ставит меня на ноги. Пока мы движемся к выходу, я громко топаю каблуками по полу, покачиваюсь и натыкаюсь на людей, всякий раз при этом икая, – поэтому он обхватывает меня за плечо и притягивает ближе. Я и забыла, какое это замечательное чувство – находиться под защитой мужской руки, ощущать себя в безопасности у него под мышкой. Я втягиваю носом воздух: от Стью пахнет лосьоном после бритья, пивом и еще чем-то, напоминающим запах бисквита и сугубо индивидуальным. У меня от этого кружится голова.

Затем мы оказываемся на улице, и от оранжевого света уличных фонарей я немного прихожу в себя – вспоминая, кто я и почему здесь. Я отлепляюсь от Стью и замечаю такси, которому он машет рукой.

– Ты в состоянии сама добраться до дома? – спрашивает он, и из меня рвутся слова: «Нет, ни за что, пожалуйста, проводи меня – ничего такого, просто чтобы чувствовать тебя рядом». Но я проглатываю их, киваю и заверяю, что со мной все будет в порядке.

И только потом, когда я уже лежу в постели, свесив одну ногу на пол, чтобы остановить головокружение, – я понимаю, что вино стерло из моей памяти целые куски нашей беседы. Я понятия не имею, что ему наговорила.

Телефон звонил уже раз восемь, и я пытаюсь не обращать на него внимания. Но он не умолкает, жужжит и дергается на прикроватном столике, терзая мои уши и усиливая головную боль. Я знаю, что это не Верити, потому что для нее есть специальный рингтон. Когда вчера вечером я проверяла телефон, то увидела от нее двенадцать пропущенных звонков. Мама прислала сообщение с вопросом, все ли у меня в порядке, на которое я послушно ответила, предельно сосредоточившись, чтобы печатать без ошибок.

Во рту будто кошки насрали, но мысль о том, чтобы почистить зубы – о, этот искусственный, отчетливо мятный, щиплющий язык вкус! – вызывает еще большее отвращение. Мысль же о том, чтобы делать вообще хоть что-то, – абсолютно ужасна. Я смотрю на часы, снисходительно тикающие у изголовья, – уже 11.20. Почему мне не дают поспать? Мы с Гарри обычно так и делали, когда были моложе – просто валялись в постели весь день, занимались сексом, заказывали пиццу, смотрели в повторе сериалы «Компьютерщики» и «Книжный магазин Блэка», покатываясь со смеху, хотя знали наизусть, какие будут шутки и когда. Верити иногда пробиралась к нам в комнату, взъерошенная и завернутая в одеяло. Она всегда настаивала, чтобы мы переключили на шоу «Не говори невесте», которое Гарри притворно ненавидел, однако к концу каждого эпизода всегда имел собственное мнение о платьях подружек невесты.

Затем я вспоминаю: у меня сегодня назначена встреча с Морвеной, чтобы проинструктировать ее перед завтрашним свиданием с Роуэном. Причем встреча у нее дома, и мне придется идти туда вот так – с ощущением, что мое тело пропитано грязью и вином, – в ее уютную гавань безмятежности, счастья и блаженства. Я представляю все это: мотивационные слоганы в рамочках, статуэтки Будды и запах благовоний. Телефон упорно продолжает звонить, настаивая, чтобы я окончательно проснулась и разобралась с ним.

– Алло! – хрипло говорю я в трубку. – Алло?

– Привет, соня! – Это Эйд, и по ее голосу не скажешь, что она не спала до трех часов ночи, целуясь с «Мэнди, сотрудницей отдела кадров из Донкастера», как ее компаньонка представилась нам вчера вечером. Напротив, ее голос – да как она смеет! – веселый. – Просто звоню, чтобы напомнить о встрече с Морвеной, – продолжает она, пока я шарю взглядом по комнате в поисках воды. Однако тут ничего нет. Я молча себя ругаю. – Ты меня слушаешь?

Я не слушаю, но хриплю «да», что ее вполне, кажется, удовлетворяет, так как она начинает болтать о постерах и «влиянии авторитета Морвены» – мол, оба этих фактора дадут тройное увеличение числа клиентов. А я просто представляю, как куплю газировку в магазине возле дома – «Спрайт», «Фанту» или «Швепс», – когда до меня доходит, что она произносит слово «постеры» во множественном числе.

– Погоди, Эйд, ты сказала «постеры»? Их что, много?

– Ну да, разве я тебе не говорила? Они будут повсюду в Шеффилде. Которые поменьше – на трамваях, на бортах автобусов, везде.

Моя головная боль – которая и без того грозит затянуться на весь день – взрывается белой вспышкой перед глазами. Желудок крутит, как будто я танцую вальс, и от этого к горлу подступает желчь. Я думаю, что меня вот-вот стошнит, и вдруг вижу это: мое спасение, стоящее на нижней полке прикроватного столика. Это фужер для шампанского, наполненный водой, которую я, должно быть, налила перед сном. Я проглатываю ее моментально. Этого далеко не достаточно, но немного успокаивает меня, так что я могу продолжать разговор. Я накрываюсь одеялом с головой.

– Ты ведь довольна этими плакатами, да, Кэйт? – спрашивает Эйд.

Если я скажу ей, что на самом деле чувствую, то она повысит голос от раздражения. Я знаю, что так и будет. А этого мне меньше всего сейчас надо.

– Да, да, они хороши, до той поры, пока не станут обходиться мне слишком дорого, ну ты знаешь. Слушай, мне пора готовиться к встрече с Морвеной. Давай, до связи.

– Подожди! – кричит она так, что у меня звенит в голове. – А Стью уже показывал тебе новый дизайн сайта?

Мое нутро вновь содрогается. Чувство вины, паранойя – когда-то давно спутники похмелья только в тех случаях, если я действительно натворила спьяну что-то нехорошее, – теперь преследуют меня всякий раз, когда я осмеливаюсь выпить больше, чем бокал белого вина.

– Нет, у нас не было возможности взглянуть на него, – отвечаю я. Лицо Гарри всплывает перед моим внутренним взором. – Давай я зайду в офис завтра, перед свиданием Морвены? И тогда мы сможем посмотреть.

Она соглашается, и я нажимаю «отбой», а затем направляюсь в душ. Вчерашний макияж размазан по всему лицу – немного розовой помады есть даже на лбу. Пока я намыливаюсь, то мучаюсь от множества вопросов. Что я ему сказала? Неужели я на него вешалась? Пыталась заигрывать? Вопросы все крутятся в моей голове, и я жалею, что не могу просто вытряхнуть их оттуда, освободив мозг для выполнения насущных задач.

И еще жаль, что я не могу позвонить Верити. Она бы нашла точные слова, которые бы меня успокоили. Я пытаюсь представить ее голос; то, как блестят ее волосы, пока она смотрит на меня, качая головой, и смеется. «Кое-кто вчера перебрал вина», – сказала бы она. А затем погладила бы меня по руке, налила апельсинового сока и объяснила, что даже если я флиртовала – это нормально, это допустимо. Гарри не ревнивец по натуре, это я с гораздо большей вероятностью срываюсь, позволяя вихрю иррациональных ревнивых мыслей испортить вечер. Как в прошлый раз, когда он сболтнул, что только он и еще один дантист – женщина-дантист – собираются поехать на ежегодную Калифорнийскую конференцию. Мы хотели сходить куда-нибудь вечером, после того как почти не виделись всю неделю, а в итоге стояли на улице и кричали друг на друга.