– Наверно, вам захотелось повернуться и бежать куда глаза глядят, – пошутил Кэллум. Я заметила, что, когда он улыбается, в уголках глаз появляются легкие морщинки. – Знаете, я нашел место для хранения неподалеку отсюда, и бабушка позволила нам пока что перевезти туда все вещи из коттеджа. По словам папы, они обговорили все это несколько месяцев назад, но из-за своего Альцгеймера она все забыла.

– Понятно. – Я ощутила неловкость из-за своих поспешных выводов. – Теперь я вижу, как все сложно.

– Бабушка справляется. Однако ей не становится лучше, и поэтому мы хотим, чтобы она жила поближе к нам. Так, на чем я остановился… – Он устало улыбнулся. – Я вас совсем заговорил, не так ли?

Глядя в его глаза, я покачала головой.

– Не беспокойтесь. Пожалуйста, продолжайте.

– Мы с моим кузеном Спенсером приедем сюда через два часа на грузовике и все увезем. Это вас устраивает?

– Это будет замечательно! – У меня просто камень с плеч свалился. Если повезет, к возвращению Джека у нас будет красивый пустой дом, и мы сможем распаковать вещи. Я готова была плясать от радости.

– Договорились, – сказал Кэллум. – Спасибо за ваше терпение. Не уверен, что все лондонцы были бы так терпеливы.

– Значит, очень заметно, что я из Лондона?

– Немного. Вы звучите так…

– Как будто я из Ист-энда?

– Нет, вряд ли… Но у вас есть легкий акцент. А почему вы переехали?

– Нам хотелось перемен. На самом деле пусть это и звучит глупо, я обещала себе, в числе прочих вещей, поселиться за городом до того, как мне исполнится тридцать. Не совсем успела к сроку, но теперь мы здесь.

– Класс! – восхитился Кэллум. – Многие люди боятся тронуться с насиженного места, не так ли? А вам не откажешь в мужестве. Думаю, бабушка лет сорок не занималась домом и садом.

– Да. – Почему-то мне не хотелось признаваться Кэллуму, что здесь требуется больше мужества, чем мне бы хотелось.

– Удачи вам. Этот дом имеет историю и вообще-то он красив, если привести его в порядок. Конечно, он не всегда выглядел таким запущенным.

– Вы часто здесь бывали?

– Все время, – ответил он. – Папа каждый уик-энд привозил меня повидаться с бабушкой и дедушкой – на воскресный обед. Мы всегда жили поблизости.

– С этим местом связано так много воспоминаний. Неудивительно, что вашей бабушке трудно было переезжать отсюда.

– Да, верно. Здесь много такого, с чем она не готова попрощаться. А мы, по правде говоря, не готовы попрощаться с ней.

Он обвел взглядом кухню.

– Что вы собираетесь делать с этими уродинами? – спросил он более жизнерадостным тоном, указывая на кухонные шкафчики. – Разве что они вам нравятся. – Он поднял брови, явно не в силах себе представить, что они могут кому-то нравиться.

– Гм-м… Ретро… – Я улыбнулась. – Да, этих шкафчиков тут, конечно, не будет. – Я показала ему свой альбом для вырезок с идеями насчет мебели, которую хотела приобрести для кухни. – Вот что я собираюсь сделать.

– Мило, – одобрил Кэллум. – Кухня всегда была центром этого дома. Когда мы были маленькими, то приходили сюда и наблюдали, как печет бабушка Элли. Она великолепно умела печь. Да и сейчас еще печет. Но поскольку она начала все забывать, пироги иногда получаются не совсем удачными.

– Я тоже люблю печь, – сказала я. – Рада узнать, что продолжу традицию.

– О да, конечно. – Кэллум подошел к окну и посмотрел на сад. – Ух ты, как тут все заросло! Но сад великолепный – вы в этом убедитесь, когда пройдетесь газонокосилкой. Мы с моей сестрой Элис часами там играли. А в конце сада – маленький ручей. Вы его, наверно, видели? – Он оглянулся на меня, и когда наши взгляды встретились, я вдруг ощутила неловкость.

– На самом деле еще нет, – ответила я. – Только заглянула через забор. Когда мы прибыли в субботу, было много дел.

– О, в таком случае мы должны пойти туда сейчас же, – заявил Кэллум, и взор его загорелся.

– Сейчас? – Я посмотрела на свои ноги в носках, в которых спала.

– Лучше никогда ничего не откладывать. Ведь теперь это ваш дом. Разве вам не хочется с ним познакомиться?

– Да, пожалуй, – согласилась я. – А как же ваш кузен?

Кэллум бросил взгляд на свои часы.

– О, все в порядке, у нас еще есть время. Пойдемте. Только наденьте резиновые сапоги: трава мокрая после дождя, который шел ночью. Как я уже сказал, теперь этот коттедж – ваш дом. Вам нужно хотя бы ознакомиться с участком.

– Итак, резиновые сапоги, – улыбнулась я. – Как ни странно, это одна из немногих вещей, которые я смогу найти без труда. – Я засунула их в шкаф для пальто, когда мы сюда прибыли. Сейчас я вышла в холл и достала сапоги из картонки с вещами, до которой мы почти не дотрагивались в Лондоне.

Я натянула резиновые сапоги прямо на носки, и Кэллум повернул ручку двери черного хода.

– Подождите, я дам вам ключ, – сказала я.

Он подергал ручку, и дверь легко открылась.

– Маленькие хитрости этого дома, – пояснил он с улыбкой. – Дается годами практики.

– Пожалуй, нам придется поставить сигнализацию.

– О, Хэзелтон – настоящий рассадник преступности. – Он рассмеялся. – Итак, вы готовы?

Я кивнула.

За вымощенной площадкой начинались высокие травы сада. Толстые влажные пучки травы цеплялись за мои резиновые сапоги, манжеты джинсов вымокли, но мне было все равно. Здесь, на свежем воздухе, я почувствовала себя свободной.

В саду увяли почти все дикие цветы, а у забора справа от дома разрослись ежевика и куманика. Лаванда была на месте, и ее мягкий пурпурный цвет выделялся среди зелени и золота.

– Эта ежевика очень вкусная, – сказал Кэллум. Он сорвал несколько ягод с колючих стебельков. – Вот, попробуйте.

Взяв из его рук, перепачканных соком, спелые ягоды, я съела одну. Она была сладкой и чуточку терпкой. Я отправила в рот еще одну.

– Они превосходны.

– Вы слегка… – Кэллум протянул руку и стер с моего подбородка красный сок.

Чувствуя, что краснею, я потерла это место.

– Следуйте за мной, – сказал он, раздвигая перед нами травы.

– Тут можно заблудиться.

– Конечно. Мы с Элис прятались здесь, когда мама звала нас пить чай, а иногда она просто прекращала поиски.

– По-видимому, вы были сорванцами.

– Она шутила, что мы не даем ей стареть.

– Она все еще живет в Хэзелтоне?

– Здесь живет ее дух, – ответил он с грустной улыбкой. – Она умерла десять лет тому назад.

– О, простите.

Кэллум пожал плечами.