— Опять, похоже, не спать ночь, — выдохнул Вротислав и к лавкам направился.

Найтар развернулся, полагая, видно, что старший княжич раздумает и уйдет, чуть головой кивнул — к столу призывал. Хоть разговор их дневной не забылся еще и тлел внутри, но пришлось следовать.

Едва Анарад направился к месту, как в спину прохлада сквозняком толкнула. Он кожей ощутил присутствие вдовицы и удивился — насколько чувствовал ее, глянув через плечо. Вспыхнули угольки в ее темных глазах — обожгли, она отвернулась, проходя к своему месту — к женской стороне. А ведь раньше не жаловала гулянья широкие. Анарад, опомнившись, прошел к гостям, хотя для начала следовало бы сменить влажную одежду, но теперь уже поздно о том беспокоиться. Он не сразу заметил, как все звуки будто разом стихли, вниманием окутывая вошедшего мужчину, и вдруг взяло смятение, что, верно, все знают о том, что затеял Найтар — скрепить союз с княжеством соседним, разожглось в нем негодование за долю до того, как он на скамью опустился. Тут же засуетилась челядь, наполняя до краев медовуху. Поднялись вдоль столов разговоры, вновь наполнилась гридница шумом, потянулись звуки тихие жалеек, и стало не так тесно, будто воздух вокруг него расправился шире.

— Ну что ж, раз все собрались, — оживился Найтар, громыхнув твердо, — выпьем за дружбу нашу, скрепив братиной, — подхватил Найтар, полную чару поднимая.

Анарад и не глянул на него даже, только видел, как сжались белые пальцы княгини Русны в кулаки: не нравилось ей присутствие Анарада, да пусть теперь терпит до конца.

Он обхватил деревянную резную плошку, на Карутая глянул — тот смотрел так же: с неизменным довольством и сдержанным, почти незаметным глазу любопытством. Агна в его тени, что олененок — тонкокостная, хрупкая, одни только глаза блестят. Анарад заметил, что ныне она была куда наряднее: волосы блестящие густые лежали гладкой косой на плече, платье цвета брусники сочной вышиты узорами крупными, оно облегало плечи, небольшую грудь и узкую талию, подпоясанную тонким тканным ремешком, блестели в вышивке платья от света очага жемчужины речные, словно ткань была сбрызнута росой. Агна опустила взгляд, и даже издали было видно, как дрогнули то ли в неприязни, то ли от волнения крылья тонкого носа, загустела краска на щеках — от духоты, верно. И невозможно было понять, знает ли она уже о том, что сговорились князья? Успел о том оповестить батюшка? Впрочем, ему все равно. Анарад, не задерживая на ней долгого взгляда, поднял чару и наравне со всеми припал к питью пряному, сладко-горькому, крепкому, так, что в нос отдавало, горло обожгло и голову прошибало — это сейчас то, что нужно.

Затеялись разговоры, да все пустые и важные одновременно, скользила в них теплота и доверие, видно, что Карутаю по нраву пришлась встреча с Найтаром да затея их общая. Анарад не заметил, как выпил одну за другой добрую чару меда и уже почти не слышал ничего: густела кровь, и буйно шуметь стало в голове, ко всему взгляд стал возвращаться к княжне без конца — нужно бы поскорее прекратить то, да не выходило. Не вылетала из головы назойливая мысль о жреце, что Агна встретиться с ним могла, и мысли эти все кругами ходили, доводя до крайности и смутной тревоги. И не мог понять княжич причины этой злости безудержной или… ревности?

Зашумели громко с другого конца гридницы, поднялись чары за здравия князей. Вротислав громче всех шумел, на другую сторону поганец уж давно переместился, к друзьям поближе, оно и понятно — с ними веселей. Толка от брата ныне никакого. Впрочем, как и от него самого — замысел переговорить с княжной гас, как искры от кострища. Время полилось тягуче. Анарад только чувствовал, как воздух лип к самому небу, густой и душный. Сглотнув, княжич развернулся, намереваясь выбраться из-за стола, как напоролся вдруг взором на Домину. Огненный водопад волос обрамлял ее точеное белое, словно мел лицо, только яркие и влажные, словно вишневым соком вымазанные, губы женщины в улыбке призывной растянулись. Анарад — отвернулся, хотя раньше голову с того вело, а теперь вдовица только мешала будто.

Сжав кулаки, княжич все же поднялся — пора бы голову проветрить.

Выйдя под навес, Анарад облокотился спиной о столб и некоторое время дышал глубоко, сгоняя дурноту. Играли в лужах отсветы от горящих огней, небо по- прежнему затянуто плотными облаками. Холодно до промозглости, казалось, больше не будет теплых дней до самой весны. А ведь теперь и не здесь встречать ее станет. Дверь скрипнула, и Анарад открыл глаза.

— Ты сегодня хмурый такой, — приближаясь, сказала журчащим голосом Домина.

— А что, по-моему, затея князя неплохая.

Анарад повернулся к ней. Домина положила ладонь на столб, погладила, тень задумчивости и какой-то грустью скользнула по лицу.

— Значит все-таки проговорились?

— Проговорились… — Домина хмыкнула, — от меня трудно что утаить, и ты это знаешь.

— Тогда, — Анарад развернулся к ней, — ты должно быть знала, что приходил жрец к городищу?

Домина посмотрела на него долго, а потом отвела взор будто в разочаровании.

— Нет, не знала, его воля для меня закрыта.

Все же никогда он ее не разгадает: ни ее мыслей, ни намерений, ни на что способна. Признать, ждал от ней многое, и всегда казалось, что скрывает от него что-то большее. Домина — как озеро, в котором в толще воды живет она настоящая, только никак не желает показываться на поверхность. Иногда казалось ему, что вот-вот поймает, вытянет наружу, да та, срываясь, глубже уходила, на самое дно. И тогда уже бесполезно пытаться снова ухватить, уловить ход ее мыслей. Вот и сейчас потемнели ее глаза, будто что-то скрывая.

— Я здесь останусь, а ты уедешь.

Анарад хмыкнул.

— А тебя разве что-то держит в Роудуке?

— С собой зовешь? И кем я буду там? Что подумает князь и будущая жена?

— В первую очередь ты помогаешь мне найти Воймирко.

Домина замерла. А потом вдруг улыбнулась горько как-то — не того ответа ждала? Подтянулась на носочках, дыхание теплое скользнуло по подбородку Анарада.

— Да, помогала все это время. И ты знаешь почему… — Домина потянулась еще выше, Анарад охватил ее за бедра, к своим бедрам прижимая, приподнимая чуть, края ее губ мягко скользнули по его губам, потом еще — дразнила, пока он не поймал их, завладев в долгом поцелуе. Шум, раздавшийся из избы, вынудил оборвать уединение, отстраниться. — Пошли в другое место, — прошептала вдовица на ухо, за столб прячась. — Так хочу тебя, безумно.

Анарад закаменел, сжав ее подбородок пальцами, оглядел лицо белое от губ влажных к глазам жгучим бездонным и назад к губам — она его желала остро, дыша глубоко и рвано, и, наверное, впервые его тело не отозвалось на это. Он огладил большим пальцем ямочку на подбородке, выпустил.

— Не сейчас.

Домина сжала губы, посмотрела так, будто догадалась о чем-то, отвернула лицо, высвобождаясь — Анарад и не сильно и держал. Вдовица отступила, и холод лег меж ними мгновенно. Она, не отводя от него взгляда, раскрыла губы сказать что-то, да дверь вновь скрипнула — наружу вывались двое кметей. Дернула подбородком Домина, больше не сказав ни слова, развернулась и обратно внутрь пошла. И так гадко внутри стало, что тоже хотелось прочь бежать, ощущая почему-то свою вину за слова прохладные. Анарад не стал задерживаться, сошел с порога в два шага и прочь от гридницы пошел к терему.