— Ох, — взмахнув рушником, выдохнула Ерия, — самое же главное не сказала, день обряда свадебного князь назначит в шестницу.

— Это же через день!? — Агна чуть кашей не поперхнулась.

— Да, — кивнула Ерия, не находя в том ничего зазорного. Агна опустила взгляд, ложку откладывая, горница словно в сумраке померкла. — До Коляды желает, ведь там уже другие заботы пойдут, вон, еще Миролюбу нужно справить. Так что правильно все князь решил, — тараторила все Ерия. — Нет прока затягивать, раз уж и так все решено.

Агна вскочила с лавки.

— Ты в своем уме, Ерия! Ты разве не понимаешь — отец из своей выгоды все делает, ему так удобнее, а на мою жизнь плевать ему: что я думаю и к чему стремлюсь — ему безразлично, чем занято мое сердце! Ему важна его власть, сохранить это все, а я всего лишь весло в его руках, с помощью которого он на плаву…

Голос дрогнул на последнем слове предательски, Агна воздух в груди потеряла, и в висках дико застучала боль — все, что внутри скопилось за этот месяц в ожидании и напряжении, рвалось горячо наружу желчью, разрастаясь лишайником, облепляя душу. Сердце грохалось о ребра так рьяно, что Агна ничего не слышала, кроме его биения, отдающееся в горле и затылке. Она бессильно оперлась ладонями о столешницу, опустила голову, зажмурившись, грудь вздымалась от судорожного дыхания. И что это с ней такое? Никогда у нее не было на отца обиды, а тут будто ножом полосовало до жжения.

Ерия вытянулась вся, не сводя глаз с княжны, и еще долго так в недоумении на нее смотрела, будто не узнавала свою подопечную, а потом испустила дрожащий выдох, опускаясь на лавку медленно, и задумчивость легла на ее лицо. В груди Агны кольнуло беспощадно — напрасно на нее накинулась, отца обвинив. Она — его дочь прежде всего, и жизнь ее ей не принадлежит. И нужно как-то примириться с этим. Как-то…

— Зря ты так, он о тебе беспокоится, — отважилась на ответ женщина. — Все по его будет.

— Прости, — ответила быстро Агна и вышла из-за стола, ощущая, как все еще плещется внутри и негодование, и — чего скрывать — досада на отца, на Ерию, на себя.

Не успела до лавки дойти, как влетела Некраса в хоромину: глаза, что лукошки, испуганные, душегрейка нараспашку, платок с плеч сбился.

— Идут, — сдавлено шикнула, — жених с батюшкой-князем идут.

Агну будто ледяной водой прямо с проруба окатили, повернулась беспомощно к Ерии — зачем идут? Сподручница тут же поднялась со скамьи, сосредотачиваясь, да было уже поздно убрать все со стола да прихорошить княжну малость. Послышались тяжелые шаги, отдаваясь где-то в животе, и в следующий миг в горницу, пригибая низко русоволосую голову — здесь, в женском стане, притолоки все низкие, да узкие двери, чтобы кроме девиц, верно, никто и не вошел — ступил Анарад.

Агна, так и не поняв ничего толком, задеревенела на месте. Он был одет богато: в шубе до колен, под ней кафтан суконный расшитый, подпоясанный в несколько оборотов полотном атласным. Могла ли Агна представить еще месяц назад, что увидит его здесь, в своей горнице, в месте сокровенном, где провела она свое девичество? Нет, не могла, как ровно и то, что пойдет за своего похитителя под венец. Стены горницы сузились сразу до широких плеч Анарада, как и потолок опустился до его макушки — стало тесно, как в пещере, повеяло стынью улицы с его приходом. Теперь Агна видела его вблизи, грозно возвышающегося над ней скалой. Он молчал, губы сомкнуты, и в краях их — не могла разобрать что: пряталась ухмылка либо, напротив, строгость — она не взялась гадать. Позабыла вовсе о том, когда в глаза Анарада посмотрела, так напоминавшие дождевое тяжелое небо. Ее словно вышибло в недалекое прошлое, когда он втолкнул ее в хоромину, вцепился поцелуем несдержанным, порывистым, жадным… Губы Агны загорелись, вспоминая горячее касание его губ и, казалось, что сейчас все мысли и ощущения Агны были у него как на ладони, потому как еще плотнее потемнели его сумрачные глаза. Пронизывающий взгляд всполошил все внутри, прокрался в самую глубь и тронул сокровенное, окутав туманом густым. Плотная, но какая-то подвижная тишина разлился рекой теплой, затопив с головой, закрутилась воронкой, утягивая в самые недра иловые, оглушая. Это продлилось, казалось, вечность, а на деле всего доля мига, потому как тут же следом за княжичем вошел в горницу и отец. Ерия, опамятовавшись, поспешила, приклонив голову, в самый дальний угол отступила, совсем притихнув. За отцом вошли и двое мужей, внося сначала один сундук — поставили у ближней стены, потом другой, грохнув — видать, тяжелые, и поторопились покинуть хоромину.

Пронаблюдав за всем, Агна на отца глянула, тот смотрел свысока строго — припомнила сразу разговор тяжелый с ним, где попыталась Агна объяснить, как да что вышло и почему, да не все сказав, только без толку все: отец хоть и слушал, да не пожелал воспринять ее слова. Как бы сейчас ни держался сдержанно и решительно, в тоже время не скрывалась в его голубых глазах плескавшееся довольство. Он тоже молчал — так было нужно.

Анарад шагнул к княжне, и вся стойкость Агны пропала разом: руки повисли вдоль тела безвольно, что тряпичные, ступни словно в топь вязли, а сердце, напротив, заколотилось бешено. Он руку протянул, Агна едва смогла на месте устоять, назад не попятившись, хотя, наверное, и на это не нашла бы силы. Поймав самый кончик ленты цветной, что начала Ерия влетать в косу Агны по приезду в Збрутич в знак того, что девушка уже обещана, потянул, распуская узел, а потом совсем вытянул из волос, на запястье себе намотав. Агна старалась на него не смотреть, взглядом в грудь его упираясь, чтобы сохранить хоть какие-то остатки самообладания, пока он пальцами разбивал ее косу, ощущала только его горячее дыхание на своем лбу и густой еловый чуть с горчинкой запах, что источала его кожа.

Агна, все же набравшись воли, подняла ресницы, княжич не смотрел ей в глаза — так было принято. Прядь за прядью распуская волосы, казалось, и не ощущал то, что испытывала Агна, но только с первого взгляда: лицо Анарада менялось — из решительного и сосредоточенного задумчивым становилось, он теперь уже не так торопился, движение его пальцев замедлилось, как и дыхание. Агну в жар бросило.

Анарад тоже очнулся, будто от наваждения, вспомнив о том, что не одни они тут, что князь, стоял за спиной, строго за всем наблюдая. Анарад так и не взглянул на нее, разложив волосы по плечам девушки — теперь заплести их сможет после обряда, да не в одну, а в две косы. Повернулся к Карутаю, поклонившись почтенно, взял у отца цветастый тканный скруток, встряхнул, расправив — так и запестрели узоры бурые, словно кровью сбрызнутое полотно. Анарад, не мешкая более, занес его за спину девушки, опуская плавно на голову, скрывая девушку постепенно, все же взглянув на нее в последний миг. Агна вспыхнула, будто былинка, осыпалась пеплом, поймав во взгляде Анарада не пренебрежение колючее, а теплоту — рассеялся сумрак, пропуская свет.

Он скрыл ее до самых колен, отгораживая ото всех. Оказавшись в плотной темноте ткани, Агна не видела больше ничего, сердце пропустило несколько ударов. Сквозь удушливое волнение, отчаянно попыталась прислушаться — удаляющиеся шаги дали понять, что мужчины покинули горницу, остался только витать в воздухе мужской дух. Хотелось сорвать полотно с себя и броситься прочь, но Агна выждала еще немного, стоя недвижимо посередине горницы, что идол, а потом скинула тяжелое покрывало, на стол его бросила. Налипли на пылающее лицо волосы. Отдышалась, глянула на резные пузатые сундуки.