Он был пустым, но в горнице смолянистым запахом тепло дышали бревенчатые стены. Тихо и спокойно, только челядинки прибирались тихо, что мышки — не мешали. Анарад прошел к столу, на скамью опустился, устало выдохнув, закрыл глаза. Голова все еще шумела голосами, в груди камнем билось сердце. И уже никуда не хотелось идти, все тело отяжелело разом. Он не обязан Домине ничем, и она это знала с самого начала. Княжич положил голову на запястья, казалось, на миг закрыл глаза, но сон мгновенно утянул в пропасть, но едва слух уловил тихие шаги, княжич проснулся. Поднимая голову, сквозь туман разглядел фигурку женскую. Она замерла, едва он пошевелился, и тут же быстро направилась к лестнице, намереваясь ускользнуть.

— Постой, — вырвалось прежде, чем он успел что-либо сообразить.

Агна остановилась. Челядинок уже не было в горнице, только тянулся золотистый свет из глубины хоромин. Анарад поднялся, запуская пятерню в волосы и убирая со лба и глаз пряди, медленно обошел стол, приблизившись к княжне, так, чтобы и расстояние должное сохранить.

Теплая волна прошлась по телу от груди до пояса, напоминая ему тот поцелуй случайный — вовсе некстати. Он видел ее лоб, перетянутый тесьмой, расшитой золотистыми нитями, и веера ресниц чуть подрагивающие, бархатные тени ложились на щеки, делая их еще длиннее. Спрашивать о том, кто навел Карутая в Роудук, он не собирался, как ровно и о том, что думает о замысле отцов. Да и она

— он изучил хорошо — не разговорчива сильно. И куда пропала горделивая осанка и взгляд прямой, твердый? Пальцы его дрогнули едва — так хотелось сжать плечи ее да заставить на него посмотреть. Взгляд Анарада случайно на шее застыл — дрожала жилка тонкая — волновалась?

— Говори, княжич, зачем остановил и позволь идти, — подняла взгляд, полоснув холодно.

Нет, прежней она была — грубой, как бечевка, только попробуй прикоснись — жгучая, как крапива.

— Воймирко приходил? — потребовал так же грубо. Ресницы ее встрепенулись, и Анарад столь скоро потерял прежнее самообладание, настолько чист и открыт был ее взор, и в то же время пеленой подернутый — мог бы подумать, что от меда хмельного, но та и не кушала ни глоточка его за весь вечер. — Ты виделась с ним,

— пришла мгновенная догадка неведомо откуда — он чувствовал это каждым клочком кожи.

Агна шагнула в сторону лестницы, верно, не желая ни в чем признаваться, и тут же была зажата в крепких тисках княжича. И, как ни странно, не пихнула его, не закричала — теперь же во власти была! — к удивлению, обмякла, нависнув в руках своим птичьим весом. Анарад подхватил ее мгновенно, ощущая, какая горячая та была.

— Оставь, — Агна отпихнула вяло и глаза закрыла, голову уронив на плечо мужчины.

Анарад коснулся ее лица и шеи, ощущая ладонью жар — и не осталось никаких сомнений, что она встречалась со жрецом. Рванул с пола, на руки поднимая, быстрым шагом понес к лестнице. Челядинки, что за дверью стояли, от испуга в стороны шарахнулись, давая пройти — подслушивали, но не то его сейчас волновало.

— Воды холодной принеси, — бросил на ходу.

Ввалившись в хоромину, широко дверь распахнув, Анарад уложил на постель уже заботливо разобранную, горели и лучины, ожидая прибытия хозяйки, лежало и приготовленное на ночь исподнее на сундуке. Агна так и не очнулась, нахмурилось только, но глаз не открыла больше — в беспамятство провалилась, уж какие тут могут быть ответы. Все, как и в прошлый раз, теперь не скоро оправится. Тогда это страшно его разозлило, но не теперь.

— Что он с тобой делает? — сжал ее подбородок, зная, что ответа не получит, да и не нужно — он знал.

Анарад оглядел ее лучше, такую хрупкую и беззащитную, да разве может она такой быть после того, как вела себя с ним, обманывала? Но, с другой стороны, и впрямь

— разве обязана помогать ему? Анарад с усилием отлепил от нее руки, что так и прилипли к телу, чувствуя под тканью изгибы спины — отпускать не хотелось. Слишком остро ее сейчас воспринимал. Агна сильнее скривилась, будто он своим одним присутствием боль причинял.

Топот за дверью заставил княжича отступать от лежащей без чувств девушки. Мелица, увидев что к чему, бросилась к княжне, ощупывая лицо и руки. Забежала и еще одна девка с ковшом воды, закрыв от глаз княжича Агну. Он к двери попятился.

— За целителем пошлите, — велел и, развернувшись, вышел вон. Сбежал с лестницы, не помня себя, внутри такая воронка ярости раскручивалась, что даже глаза слепли. — Паскуда, — прошипел гневно, только сделать ничего не мог, и это жгло его нещадно. Попадись жрец сейчас под руки — шею свернул бы.

Княжич к себе в хоромину вернулся, велев Грошко воды холодной принести да хлебного кваса, к окну прошел, одернул волок. Опершись локтем о стену, все в ночь глядел неутешно, на реку огоньков, разбросанных по детинцу. Бессонная ночь ему ныне обеспеченна.

Ослепительное белое поле раскинулось от края до края до самого окоема, глаза резало — долго смотреть невозможно на него. Нынче в ночь снег выпал, забелил празднично землю, деревья и крыши изб — дымились только печные трубы. Морозец еще не такой крепкий, а прихватил берега рек. Народ того не испугался, не разбежался по теплым избам бока да руки греть, напротив — оживились еще больше, по улицам и торгам прохаживаясь, будто надвигавшейся зиме показывая, что не страшна она им. Но теперь ее пора пришла полноправная, сменились туманы сизые на снег пушистый, пусть и тонким слоем хлипким покрыл он дороги, да скрыл грязь осеннюю, сковав ледком коварные лужицы. Женщины так и оскальзывались каждый раз, то яблоки озимовые из корзин просыпая, то молоко проливая из крынок, а дети гомонили, хохотали в след — им веселье. Жил посад, радовался.

И рада была Агна вновь оказаться в стенах родных нерушимых, дышащих теплом пряным, залитых светом обильным и пахнущих смолянисто и душно, что голова кругом плыла да не ощущала радости полной. Хоть пять лет пролетело, а все по- прежнему тут было, будто и не покидала стан, оправляясь вглубь леса неведомо куда, к народам вольным в дубравы да ельники густые и болотистые, в услуженье самому лешему.

Не изменилось ничего — это верно, да только с того мига, как покинули Роудук Агна стала неспокойная, но теперь привыкать нужно, хотя уже должна за столько дней. Здесь она родилась и выросла вместе со своими сестрами, и казалось, еще дышало прошлое в самую шею беззаботностью, но это не утешало, а поднималось смятение внутри, вернуть хотелось то, но теперь все по-другому стало. Скоро мужней звать начнут. Тесно и непривычно от того.

Как она не пыталась с отцом о том поговорить, желание высказать, что вернуться в Ледницы хочет, а тот хмурил брови и прочь отвергал попытки эти, говоря, чтобы Богов не гневила, раз все так Макошь повернула на круги прежние. И ведь не оспоришь то никак — домой она вернулась, пусть и таким путем, видно, не угодна она матушке-пряхе, что та отослала прочь от себя.

Агна старалась не думать о том. Ко всему гремел детинец вестью о свадебном почине старшей дочки князя Карутая, усугубляя еще больше ее смутное состояние. И не знала, что больше сокрушало ее, что старший княжич уже со дня на день приехать должен — договаривались по первому снегу, или что с того мига, как приходил к ней Воймирко к стенам терема, не видела его больше, не знала, что с ним. До сих пор не могла понять, как он смог прокрасться мимо стражников? И как не заметил их никто? Будто морок какой навел. Анарад смог след его взять, но по всему, как поняла Агна, так и не поймал, только княжич больше с ней не заговаривал с того мига, как в небытие провалилась она, прямо — стыдно вспомнить — в руки его. Но хорошо, что смогла хотя бы предупредить жреца о том, что ищут братья его, правда расспросить толком обо всем не успела. Да тот вроде и не удивился ничему. А потом все как в тумане, как сидела на пиршестве, и как силы с каждым вздохом таяли, что дурно сделалось, вернуться к себе поспешила, а потом княжича застала в горнице одного…