Король подошел поближе к Лешему и раскрыл ладонь. На его ру­ке лежали два изящных женских кольца, одно было украшено ли­лией маркграфа Нейстрии, и этот символ указывал на то, что носи­ла его женщина высокого рода, из потомков Роберта Сильного. Викинги потерпели от него немало поражений и в конце концов убили его, поэтому прекрасно знали эту лилию.

— Я принял кольца в уплату за шелк, мой господин. Кто раздул из прядей волос и пары женских побрякушек целую историю? — Он поглядел на Серду.

Король на мгновение задумался.

— Где же ты продал шелк?

— Это случилось вчера вечером, господин. Кольца принес странного вида молодой человек, высокий, завернутый в волчью шкуру. Он мне не слишком понравился, однако он хотел дать хоро­шую цену за...

Король вскинул руку.

— Мы все узнаем, — сказал он. — Твой мальчишка будет здесь еще до рассвета, и мы послушаем, что он нам расскажет.

— Он не из разговорчивых, господин, — напомнил Леший.

— Он расскажет достаточно, словами или же без слов. Если он и есть та девушка, которую я ищу, я собственноручно выпущу те­бе кишки, не сходя с этого места!

С улицы послышался шум, и в дом, задыхаясь, вбежал какой-то человек. Это оказался один из берсеркеров, который прошлой ночью побывал на холме у купца, высокий жилистый воин со шрамом че­рез всю щеку, тянувшимся до срезанной верхушки уха. У него под мышкой был зажат какой-то предмет. Свернутая мокрая ткань.

— Что ты хочешь нам показать?

Берсеркер кинул материю на пол. Она шумно плюхнулась на тростник. Несмотря на грязные пятна, все узнали в этом куске тка­ни дорогое платье из тонкого шелка с парчовой отделкой.

— Нашел на том месте, где была стоянка купца, — сказал ви­кинг. — Это совершенно точно франкское платье.

— И, несомненно, оно принадлежит девушке, за которой мы гна­лись, — добавил Серда.

Зигфрид выхватил меч и двинулся на купца. Леший вскинул ру­ки, пытаясь защититься.

Голоса и давление в голове. Головокружение, смятение и боль. Ис­поведник понимал, что Ворон пытается зачаровать его, но борол­ся изо всех сил.

Они добрались до него, осознанно или же случайно, через его слабость перед прикосновением женщины. Жеан почувствовал, что его обнимает женщина, догадался по прикосновению волос к лицу, услышал ее чудесный голос и против своей воли обрел успокоение в этом объятии.

Это точно была женщина — он понял по очертаниям тела, по нежности тонких рук, даже по легкости дыхания. Сначала он пы­тался отстраниться от нее, отодвинуться, однако веревка не позво­ляла ему. Боль, причиняемая этой веревкой, была ужасна, бормо­тание Ворона завораживало, голос женщины заставлял мысли путаться, как путаются в солнечных лучах завитки дыма из кадиль­ницы. Он мог бы противиться всему этому, оставаться в полном со­знании, сосредоточившись на боли, причиняемой веревкой, если бы не прикосновение ведьмы.

Он начал терять ощущение времени. Иногда он лишался созна­ния от боли, и объятие женщины было подобно теплу очага после долгого путешествия под холодным ветром и дождем. Затем боль в стиснутом горле начала заполнять все мысли, сознание полно­стью сосредоточилось на удавке вокруг шеи. Прошло еще время, и он перестал понимать, кто задает ему вопросы и отвечает ли он на них. Он как будто оказался в каком-то ином месте, не на лесной поляне в сумерках, а в густой темноте. Жеан почувствовал, что на­ходится под землей. Воздух вокруг сгустился, влажный и холодный. Может быть, он в аду? Вокруг него звучали голоса. Один голос он признал своим, но вот что странно, никак не мог определить, кото­рый именно.

— Где нам найти ее?

— Кого?

— Девушку, которая была с тобой в церкви в Париже.

— Она всегда была со мной.

— Где она?

— Я знаю.

— Где она?

— Она пришла ко мне.

— Где она?

— Я должен собраться с силами для предстоящей борьбы.

А затем он шевельнулся, веревка впилась в шею, и он начал за­дыхаться. Ощутил, как чьи-то руки поменяли положение тела, са­мую малость ослабив натяжение веревки. Его ноздри заполнила вонь разложения, жуткий голос Ворона зазвучал в ушах, возобнов­ляя свое монотонное бормотание:

— Один, наш господин, прими эту боль за свои страдания, де­вять дней и девять ночей ты висел на истрепанном бурей древе. Один, наш господин, отдавший свой глаз за мудрость, веди нас к твоим врагам.

Жеан с усилием вытолкнул слова из стиснутого горла:

— Иисус, принявший за наши грехи смерть на кресте, прости мне мои прегрешения и возьми на Небеса.

Исповедник был уверен, что сейчас умрет, поэтому помолился, чтобы преодолеть гордыню, ведь Господь избрал его в мученики.

Он услышал, как засопел Ворон. Затем голос женщины изменил­ся, обрел иную тональность, сделался более сиплым, настойчивым, убедительным. Это случилось в тот миг, когда на него села первая птица.

Когда она упала ему на грудь, Жеан ощутил прежде всего раз­дражение. Он понятия не имел, что это, потому что прикосновение было легким, словно паук пробежал, но потом он услышал карка­нье. Конечно же, он слышал до того, как птицы собираются на де­ревьях, однако из-за боли и тоски не придавал значения шуму над головой, как не придавал значения прочим вечерним звукам при­роды. Когда опустилась вторая птица, он почуял угрозу. Он чув­ствовал, как они клюют, но не ощущал прикосновения к собствен­ному телу — вороны терзали что-то, лежавшее у него на шее. В следующий миг он получил первую рану, пробный поклев в ще­ку. Жеан охнул, но тут же получил новый удар клювом в щеку, на этот раз сильнее, услышал птичий крик, сиплый и взволнованный. Он пытался уклониться, но веревка лишь сильнее врезалась в шею. Птицы набросились на него, терзая плоть и лишая силы воли ударами клювов, которые были подобны больно бьющим каплям дождя. Исповедник сумел развернуться, веревка впилась сильнее, и он на мгновение лишился чувств.

Придя в сознание, он услышал голоса.

— Адисла, вернись ко мне!

— Нет, Вали, нет. Ты увяз в кознях богов, я не хочу этого для себя.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Но только этого мало.

Исповедник не узнал этих имен, однако они вызвали в нем от­клик, похожий на тень воспоминания, чего-то знакомого, но ускользнувшего прочь, оставившего после себя лишь ощущение чего-то невероятно важного, однако лежащего за пределами его со­знания, не поддающегося осмыслению.

Затем другое воспоминание засияло в мозгу, такое живое, как будто все происходило сию минуту. Дева Мария стояла перед ним, вобравшая в себя золотой свет полей и синеву небес. Она была пре­красна, и она держала его за плечо.