– Здравствуйте, Станислав Сергеевич.

Снерг обернулся. В двери, почти заполняя собою узенькийпроем, стоял Каратыгин, огромный, сам, казалось, излучавший энергию. Знакомыони были, но не тесно – у каждого известного журналиста и каждого крупногоадминистратора таких знакомых масса.

– Здравствуйте, – сказал Снерг. – И выпосещаете сей уединенный уголок? Хотя, я догадываюсь, почему. Вы, кажется,интересуетесь живописью?

– И даже сам пробую. Так, малярство. Комплекснеполноценности технаря, – признался Каратыгин с чуточку наиграннымсамоуничижением. – А кроме того, это – идеальная нейтральная территория,где мы с вами можем встретиться как частные лица.

– Вот уж не думал о таком назначении Буяна… –проворчал Снерг. – Но понятие «нейтральная территория» в классическомзначении означает место, разделяющее позиции врагов. А разве мы с вамивраги? – спросил он с хорошо отыгранной долей наивности.

– Если не враги, тем лучше, – Каратыгин точноскопировал деланное простодушие Снерга. – Пойдемте, съедим по шашлычку? Уменя, кстати, имеется к нему добавление. – (Он, подмигнув, показал стекляннуюфляжку, усыпанную накладными медальонами.) «Гасконь», пятнадцать лет выдержки.Правда, коньяк – не в традициях шашлыка, но мы с вами не историки кулинарии.

– Пойдемте, – сказал Снерг.

Они сели у кострища. Снерг взял у киберповара две палочки ипокачивал ими в воздухе, остужая. Каратыгин отвинтил стеклянный колпачок,оказавшийся двумя стаканчиками – один в другом, – наполнил их и поднес куглям. Коньяк заискрился дрожащими отблесками, крупное лицо Каратыгина, лицопирата елизаветинских времен, чей корабль не умел давать задний ход, былопокойным и отражало лишь удовлетворение предстоящими нехитрыми житейскимирадостями, не изменившимися со времен фараонов.

«И это наверняка маска, – подумал Снерг, – слишкомвелики ставки, большая игра впереди. Вполне возможно, что он прилетел сюдавсего лишь посмотреть картины, но забыть о делах не может, весь он в них…»

– Я летал на Эвридику, – сказал Каратыгин.

– Вот как? – вежливо спросил Снерг.

– Да.

– Значит, решили все же поднять вопрос в СоветеСистемы?

– Да. А вы о моем вояже слышали?

– Откуда?

– В самом деле?

– Я никогда никому не давал поводов обвинить меня волжи, – резко и холодно сказал Снерг.

– Извините, пожалуйста. С языка сорвалось. Так… Но яуверен, они вам обязательно позвонят. У вас ведь друзья на Эвридике, вы тамснимали когда-то, верно? Да, со мной туда летала Марина Банишевская…

– Понятно, – сказал Снерг. – И вы менявычислили, как контрфигуру в предстоящей битве? Логично… Мне никто пока незвонил с Эвридики. Но если позвонят… Я догадываюсь, зачем туда вылетелаБанишевская, и скрывать не стану – за контрфильмом дело не станет. Дело, как выпонимаете, не в моих друзьях на Эвридике. Я полностью на стороне Проекта.

– Даже зная положение дел?

– Да, – сказал Снерг. – Есть и другой аспект– я был с ними, когда обстановку еще не именовали полным провалом, как же мнебросить их теперь?

– Вам не кажется, что вы чересчур поддаетесь эмоциям,Станислав?

– Нет, – сказал Снерг. – У меня хватиловремени, чтобы трезво все обдумать. А ваши аргументы я знаю заранее – приходилосьбеседовать с вашими единомышленниками.

Каратыгин задумчиво смотрел на багровые угли, покрытыенежными чешуйками пепла.

– Не думайте, пожалуйста, что я оцениваю ситуациюисключительно с бесстрастностью робота, – сказал он. – Противникавсегда нужно уметь понимать. И стараться, чтобы не были бранными словами ни«технарь», ни «эмпирик». И я искренне хочу понять вас – таких, как вы. Пока яне понял. Я не стесняюсь признаться, что почти не умею при решении деловыхвопросов оперировать… чувствами, если можно так выразиться. Я оперирую логикойи рационализмом – это тоже ни в коем случае не бранные слова. Вы же – эмпирик.Но нам просто необходимо понять друг друга… Мне нужны звезды. Вам тоже. Я верюв будущую галактическую экспансию и в то, что в будущем людям моей профессиипридется решать гораздо более сложные и интересные задачи – овладение энергиейзвезд, астроинженерия. Круг ваших интересов тоже неизмеримо расширится. Но что,если мы с вами не доживем? Грубо говоря, мне хватит дела до конца жизни и при сохранениистатус-кво. Вам тоже.

Он замолчал. Снерг зубами снял с шампура кусочек мяса, сталмедленно жевать – чтобы иметь возможность обдумать ответ. Очень труднорассуждать о глобальных проблемах вот так, без подготовки, без настроя – дажеесли ты не единожды думал и спорил о том, что принято называть глобальнымипроблемами, нужно еще суметь облечь все в подходящие слова – без демагогии, безфальши и ложной красивости.

«Мы тоже оперируем логикой и рационализмом, – подумалон, только логика у нас другая, и рационализм на ином основан…»

– Технарь и эмпирик… – сказал Снерг. –Конечно, я мог бы демагогически сослаться на хрестоматийные факты. Напомнить,что ракетный двигатель, сверхпроводимость и лазер были «открыты» вовсе нетехнарями – писателями, то есть эмпириками, согласно вашей классификации.Вы нашли бы на моем месте достаточно аргументов, чтобы продолжать в подобномдухе… Но речь о другом. Хотя бы о том, что лазер, радар и многое другое былисозданы людьми вашей профессии со значительным запозданием. Они могли быпоявиться значительно раньше – по мнению ваших же коллег. Почему жезапоздали? Почему ученые порой допускали поразительные ошибки в оценке сроковпрактического применения открытия, а писатели порой предсказывали даты сточностью до года? По-моему, у вас, у таких, как вы, есть все для того, чтобыбыть мастерами своего дела – ум, знания, дерзость. Но это не та дерзость.

– Теперь вы заставляете меня повторять хрестоматийныеистины, – сказал Каратыгин. – Напоминать, какое важное место в нашейработе занимает фантазия и раскованность воображения.

– Я это знаю, – сказал Снерг. – Но, повторяю,есть фантазия и фантазия. Дерзость и дерзость. Я не могу подобрать термина,может быть, его и не существует – еще никто не сумел вразумительно объяснить,что же такое любовь, вдохновение, интуиция. Но это не дает вам перевеса –попробуйте-ка объяснить мне, что такое электрический ток илигиперпространство, – не прибегать к строчкам из учебников, а описатьзримо, как радугу, снег, прибой, дождь… Я знаю одно – нельзя останавливаться.Нельзя переводить все на логику компьютеров. Вы можете облечь свои законы встрогие формулы. Мы – далеко не всегда. Но мир не может руководствоватьсятолько вашими законами – без наших ему тоже не обойтись.

Они молчали долго. Играла музыка. К костру подходили зашашлыками, здоровались, кое-кто пытался увлечь их к музыке и веселью. Онивежливо отшучивались и обещали присоединиться попозже.