– Я видел хозяйку тогда. Она ничуть не изменилась.

– Климат и фрукты, – сказал Данн. – Кстати, Томас, как давно это было?

– Дайте вспомнить… десять? Нет, двенадцать лет назад.

Как ни старался Костров убедить себя, что события сентября и октября были результатом исключительно переутомления, внутренний голос шептал: «Не все так просто».

Мозг человека – сформировавшегося, рассудительного, человека XXI столетия – отвергал средневековые байки. В нашей природе искать рациональное зерно, интерпретировать, критиковать. Увидел НЛО – обратись к окулисту. Увидел призрака – возьми отпуск, хватит изводить себя работой.

В романах о таинственном герои, столкнувшиеся с мистикой, до последнего отнекиваются, придумывают логические объяснения.

А что у Кострова за набор? Паническая атака во время интима с женой? Дурные сны? Текущий по холодильнику сок, показавшийся сдуру страшной мордой? Тени в дожде? Юркие тени – он наблюдал из окна, как они перемещаются, подобно перекати-полю, танцуют…

Глупости же. Что, как не стресс?

Живи он в Америке, обратился бы к психологу. Лежал бы на кушетке, исповедуясь перед усатым терапевтом.

– Значит, – говорит психолог, – вы занимались сексом и решили, что в постели находится кто-то третий? Некий мужчина, сношающий вашу супругу?

Слово «сношаться» было таким же ужасным, как слово «супруга».

– Я видел его лицо.

Умозрительный психолог стучит ручкой по столу.

– Ваша супруга довольно привлекательная женщина, не так ли?

– Она – красавица.

– Вы старше ее?

– На семь лет. А какое отношение это…

Психолог перебивает.

– Вы ревнивый?

– Нет.

– Ой ли?

– Хорошо, да, я ревнивый.

– И это – ваша горошина под периной. Перефразируя, чайная ложка под супружеским ложем. Вы злитесь, когда супруга общается с мужчинами?

– В ее окружении не так много мужчин. – Он чуть не добавляет «слава богу».

– А в Интернете? В Интернете полно самцов. Моложе, стройнее, богаче вас.

– Наверное…

– Вы мониторите ее аккаунты?

– Что? Шпионю ли я за женой?

– Шпионите? – хитро прищуривается психолог.

– Да, я читал ее переписку.

– Что-то нашли?

– Нет, конечно.

– Но вам почудилось…

– Я ошибся.

– Вам почудилось, что она подчищает отдельные диалоги. Вы зациклились на этом. И придумали третьего в кровати.

Костров раздраженно пригладил бороду. Тысячекратно прав вымышленный психолог. И Люба права. Вспоминая, как он закричал тогда, разбудив дочь и испугав жену, он сгорал от стыда. Свел инцидент к неловкой шутке. Люба купила травяной сбор: подлатать психику.

Но глубоко внутри Костров знал, что дело не в нервах.

Началось все в августе.

Он увидел Нечестивый Лик и вынес из подвала какую-то его часть. Порча – пахнущее нафталином слово, оно было уместнее научных толкований. Предки верили в сглаз, поклад, в ритуалы, способные навредить, сломать жизнь. Колдуньи насылали болезни, подбрасывая на крыльцо венки из перьев и пучки волос, поливая водой, которой омывали мертвеца.

В подвале Костров чувствовал, как его разум препарируют, нашпиговывая чужеродными образами. Личинки, дохлая лошадь, скулящая собака без задних лап. Чехарда мерзких, внушенных извне мыслей. Отдельные касались его лично.

Люба в объятиях мужчин. Дочь, умирающая в больнице.

Насте было три года. Подхватила простуду – сущая мелочь! Ночью задыхалась. Закончилось детское средство от насморка. Костров дал взрослое… каплю… ничего же не случится…

В карете скорой он сгрыз ногти до мяса. На коленях молился у реанимации. Доктор сказал, что Настю чудом спасли.

Среди червивых образов, атаковавших в подвале, был маленький гробик. Имя дочери на могильном кресте.

Как это интерпретировать?

А странности Тиля – не связаны ли они с Ликом?

Смертельная фреска, не смотрите, иначе сойдете с ума, как директор школы…

Вдоль обочины шевелился красный гербарий. Голые деревья перебирали ветками.

Костров обогнул южное крыло.

За спортзалом приютилась оранжерея, обшитая сайдингом продолговатая коробка со стеклянной крышей. Гордость биологички Швец.

«У второй школы, – взгрустнулось Кострову, – гордость – бассейн и современные компьютеры, а у нас – протекающий сарай».

Он вошел в полумрак, включил свет. Оранжерея была гибридом из старой, дворянской постройки и постройки советской, буквально положенной сверху. Теплицу Стопфольда разобрали, оставив стены в полметра высотой, и на них нахлобучили новую шапку. Нижний ряд из крепких рыжих блоков сосуществовал с непрезентабельным силикатным соседом.

Швец экспроприировала у юннатов комнатные растения, закупала семена, горшки, кашпо, выращивала рассаду. Ухаживали всем миром, заодно озеленили фойе и коридоры.

В оранжерее обитали пальмы, фикусы, тюльпаны, азалии. Из однолетних еще календулы, настурции, душистый табак. Не ботанический сад, но для периферии сгодится.

Костров ослабил шарф и задрал голову. Хмурое небо перечеркивали стальные балки кровли. Ячейка у конькового прогона была закрыта куском фанеры. Игнатьич подколхозил, но крыша снова текла. Дождик подпаивал финиковую пальму.

Хоть жертвуй собственной премией…

Костров не спешил возвращаться в школу. Прогулялся по увитой плющом аллейке. Из администрации прислали письмо: срочно состряпать списки малоимущих семей. Акция, дескать, подарки вручат. Знаем мы ваши подарки, жлобы.

Классные руководители выстроились в очередь к директорской. Кого считать малоимущим? Тут треть учащихся вписывается без проблем. А списки оглашать? А одноклассники не будут издеваться над «нищими»?

– Подождут, – сказал Костров пальме, – может человек передохнуть, а?

В ответ за зоной с кактусами вздыбилась тень.

Кто это там? Игнатьич? Завхоз? Или пацаны забрались в джунгли покурить?

– Я вас вижу, выходите по одному.

Негромко зарокотало.

Из-за кадок выбрался лев.

Колени Кострова затряслись. Ноги будто вмуровало в пол.

Зверь передвигался на мощных лапах. Сильный, мускулистый, с гладкой лоснящейся шкурой и янтарными глазами. Света достаточно, чтобы рассмотреть каждый ус. Тень грозно ползла по стене.