Костров видел львов в московском зоопарке – они обедали, терзали клыками мясо, заглатывали, не жуя. Видел в кино, в документальных передачах. Черт, он отлично знал, как выглядят львы.

Зверь зевнул, отворяя пасть. Облизался и вальяжно пошел по проходу. Массивная морда, отороченная густой гривой. Когти, цокающие о плитку…

Зоопарк… сбежал из зоопарка…

Мозг выдал набор вычитанных где-то фактов: «Сытый лев не охотится». «Рык льва разносится на десять километров». «Опасные людоеды»…

Костров опомнился и сделал шаг назад.

Увенчанный кисточкой хвост хлестнул по растениям, смел вазу, расколовшуюся на черепки. Звук отрезвил.

Костров метнулся к выходу. Он слышал ускорившееся цоканье, дыхание приближающегося хищника.

Расстояние сокращалось.

Лев поймает его в прыжке и разорвет, как бумагу.

Плечом Костров вышиб дверь, споткнулся о порог и полетел в лужу. Сгруппировался, перекатился на спину.

В Горшине не было львов. Ни единого чертова льва.

За растопыренными пальцами – пустой проход пустой оранжереи. Расколотая ваза на полу, кучка земли.

Безумие. Порча.

Матросы конопатили судно, смеясь и чертыхаясь на чем свет стоит. Ловко лазали по вантам. Боцман Абрахам Тернер был великолепным охотником, Данн слышал, как лает за капустными пальмами его мушкет.

Судовой врач Питер Броуди рекомендовал поменьше контактировать с островитянами.

– Не нравится мне цвет их кожи, – посетовал Броуди. – Не подхватить бы заразу.

– Вечно ты ноешь, док, – крикнул боцман, лихо спрыгивая с пригорка. За ним матросы несли добычу: дикую свинью, вдоволь голубей и куропаток.

По такому случаю кок покинул жаркий зловонный камбуз и колдовал над костром. Смешал горох и кукурузную крупу, заправил от души жиром.

Матросы, которым надоело спать на смердящей серой палубе, мастерили хижины из пальмовых листьев. Волокли со «Скитальца» узлы и морские сундуки.

Сидя на пне, Данн отлично видел лагерь и поселок. Он размышлял о хозяйке. Сколько лет Жозефине? Тридцать? Тридцать два? Получается, так.

Юнга – неграмотный девятнадцатилетний детина – переворачивал песочные часы и звоном колокола отмерял время. Тернер просвистел общий сбор. Уставшие моряки стекались к костру. Кок разливал похлебку, делил мясо.

– За нашего славного капитана! – провозгласил боцман. Команда отсалютовала кружками.

– На вашем месте, – тихо сказал помощник Уолтерс, – я бы опасался мятежа.

Данн изобразил удивление. Но слова Уолтерса не стали для него новостью. Он замечал разочарование на лицах флибустьеров. Ловил краем уха недовольный ропот.

– Буду прямолинеен, – помощник отхлебнул из бутылочной тыквы, – ваш авторитет падает. Они не простили вам гибель «Грозного». И смерть людей на «Громе» списывают на ваш счет.

Данн хрустнул костяшками. Коснулся эфеса сабли.

– И скольким из них я могу доверять?

– Только себе, капитан.

Рассвет принес дурные вести. Матрос по фамилии Брогг ночью отдал Богу душу.

– Разве он болел?

– Стукнулся виском. Жаловался на мигрень. Полагаю, кровоизлияние. – Доктор Броуди безразлично высморкался в платок. – Когда прикажете похоронить?

– Завтра, – сказал Данн. – Есть могилы трех европейцев рядом с лагуной. Пускай Брогга погребут возле них.

Он велел плотнику сколотить гроб. Брогг был новичком на «Скитальце», его кончина не особо опечалила матросов. Привыкшие к смерти, они занялись дневными заботами: ремонтом форштевня, латанием парусов. Пока одни очищали шлюп от моллюсков, другие охотились. На прибрежных рифах было полно водяных яблок, а стало быть и черепах.

Данн навестил Уолтерса; помощник получил указания наблюдать за оружейным складом. Кроме того, Уолтерс обустроил схрон в зарослях, припрятал пару пистолетов, мушкет и четыре гранаты.

– Все спокойно, капитан.

– Будем надеяться.

Огромный метис отдыхал, прислонившись к релингам, жевал лимон. Улыбнулся капитану. Данн подумал, что этот глазом не моргнув вонзит ему под ребра рапиру.

В полдень Данн отправился прогуляться. Вьюнок устилал плиты заброшенного поселения. Флибустьер вспоминал былые времена, дни своей славы. Атаку на французский корабль, сорок тысяч реалов серебром и ювелирными украшениями. Как носила его на руках команда, как они пили в порту.

Капитан улыбнулся.

Справа от него сидел на корточках негр. С голым торсом, в широких штанах. Он растирал на железной терке корни маниоки. Глаза таращились в пустоту. Второй слуга просеивал маниоку через железное сито. Его сгорбленную спину рассекал рубец, на шее под кучерявыми волосами алел странный знак: пятна, размером с половину эскудо. Перевернутый треугольник.

– Капитан!

Данн сбавил шаг.

Со стороны виллы шла Жозефина. За ней брели молчаливые служанки.

– Здравствуйте, мадам.

– Осматриваете остров? Составить компанию?

– Почту за честь.

Жозефина подхватила Данна под локоть.

– Жан сообщил, у вас кто-то умер.

– Увы. Молодой матрос скончался во сне. Доктор говорит, он травмировался при шторме. Если вы не против, мы похороним его здесь.

– Безусловно. Пускай ему мягко лежится в нашей земле.

– Мадам. Почему испанцы уплыли?

– Они боялись, – просто сказала Жозефина.

– Но чего?

– Их пастор вбил себе в голову, что остров проклят. Он запретил обряды погребения. Твердил, что дьявол ворует мертвых из могил и заставляет ходить.

– Ваши родители были еще живы?

– Они умерли в тот год. Мой дядя, мой опекун, был рабом алкоголя. И Рейне пришлось не легко. Священник обвинил ее в колдовстве.

– Серьезное обвинение, – сказал Данн.

– Гнусный толстяк, – ноздри Жозефины презрительно затрепетали, – он объявил нам войну. Но мы выстояли. А они ушли.

– Вся колония?

– Все, кто сумел.

На южном берегу острова штурман Келли нашел битум. Напоминающая серую амбру накипь покрывала рифы. Идеальная замена дегтю и корабельной смоле. Матросы смешивали ее с акульим жиром и замазывали прорехи. Парусный мастер укреплял такелаж. «Скиталец» поправлялся.

За лагерем лежал в ящике бедолага Брогг. Прочие пили тягучий джин и ужинали черепашьим мясом, нахваливали кока. Сумерки сгущались над островом.