Когда Рут была маленькой, Библия занимала целую полку большого книжного шкафа в гостиной их дома, вместе с энциклопедиями и автомобильными журналами отца, отсортированными по дате выпуска и сложенными в стопку, чтобы заполнить оставшееся место. Мать раздражало, что Библия хранилась дома: она считала ее вместилищем пылевых клещей. Но когда мать уходила по делам, Рут доставала ее с полки и, положив на колени, бережно листала страницы, поражаясь древности и значимости этой книги. Она представляла, как ее предки записывали приливы и отливы жизни, когда новорожденные издавали первый крик или последний гвоздь вбивался в крышку гроба. Она изо всех сил пыталась произнести самые редкие для нее имена: Фирца, Эфраим, Хеттура; и с тревогой отмечала мимолетность некоторых жизней, оборвавшихся до ее рождения.

Она представила, как Лорен или Алекс наткнулась бы на Библию, убираясь в доме после ее смерти. Сохранят ли они ее или отдадут в магазин при какой-нибудь благотворительной организации? Она никогда не показывала ее им – или Адаму – и не вписывала туда свой собственный брак или их рождение. Ей это никогда не приходило в голову, и теперь она задалась вопросом почему. Но это и к лучшему: никто случайно не обнаружит спрятанные в ней документы. Она сложила оба экземпляра, засунула между Книгой Иова и Псалмами, а затем поставила Библию на место. Кожа на тыльной стороне ладоней начала зудеть, как и много лет назад. Рут не удержалась и расчесала их до боли и красноты: пылевые клещи. Она вымыла руки, вернулась в кабинет и сверилась со списком дел, который составила в поезде. Главной была Белла.

Рут позвонила ей.

– Прости, что не выходила на связь, но прежде, чем я объясню почему, хочу кое-что уточнить. Ты так и не ответила мне по поводу Ани: как я понимаю, мои трансатлантические звонки сработали?

– Ой, я хотела тебе написать. Ты сотворила чудо: ей вдруг понравились все сцены, которые она ненавидела раньше. Сказала, что новая версия имеет “поистине важное и неподдельное качество – почти толстовское”. Эту фразу ты ей подсказала?

– Может быть, – сказала Рут. – Ты же знаешь меня, в кризисной ситуации я склонна преувеличивать и продавливать свою точку зрения.

Белла засмеялась: она вела себя как раньше, и Рут воспользовалась моментом:

– Знаю, в последнее время меня не было на работе, я часто не брала трубки, и мне очень жаль, но, как я говорила, Лорен нужна помощь, и боюсь, что мне нужно взять отпуск на следующие пару недель. – Она замолчала. – Я понимаю, что не вовремя…

– Очень не вовремя, – в голосе Беллы прозвучала тревога. – Я застряла в монтажной, а мы и без того отстаем в разработке сценария. Я надеялась, что ты вдохновишь команду, чтобы мы могли закончить.

– Понимаю, и мне очень жаль, – вмешалась Рут, – но дело очень важное.

Ей хотелось бы объяснить, что происходит – после двадцати пяти лет совместной работы они стали друзьями и всегда были честны друг с другом, – но это было бы неправильно, ведь она даже Адаму не сказала. Она тщательно подбирала слова, которые не оказались бы ложью.

– Надо пройтись по врачам и сдать анализы – это требует сил и времени. – Она помолчала. – Я никогда не просила об этом раньше и не стала бы, если бы это не было так необходимо.

– Я понимаю. Просто мы сейчас очень уязвимы с финансовой точки зрения.

Перед запуском компании они вложили достаточно средств, чтобы выплачивать зарплату своей команде из шести человек в течение первых четырех лет, в то время как сами жили за счет своих сбережений. Теперь эти деньги закончились, и им нужно было, чтобы оставаться на плаву, за несколько недель запустить в производство две серии.

Белла почти умоляла:

– Тебе обязательно ходить на все приемы? Ты не можешь заглянуть сюда хоть ненадолго?

Рут разрывалась, но она заставила себя не идти на компромисс: ей нужно было много свободного времени на случай, если понадобятся дополнительные анализы.

– Я сделаю все, что смогу, но это зависит от Лорен. Недавно был седьмой выкидыш, представляешь, каково это?

Воцарилась тишина. Наконец Белла сказала другим тоном:

– Извини, я веду себя как эгоистка. Мы справимся. Я пришлю тебе все сценарии по электронной почте, когда мы получим новые черновики, чтобы ты могла прочитать их в перерывах. Возвращайся, когда сможешь, и передай Лорен привет от меня.

– Спасибо, дорогая. – Рут почувствовала волну облегчения, лишь слегка приправленную чувством вины.

– Зонд для трехмерного УЗИ толще, чем тот, которым проводили первую процедуру – в чате для беременных его даже называют “дилдо”, – но сам процесс тот же: на него надевают специальный презерватив, смазывают лубрикантом, а затем вводят во влагалище, – сухо объяснила Лорен.

Думая о материнстве, Рут никогда не представляла себе эту сцену: она в приемной лондонской клиники, где ее собственная дочь наставляет ее перед интимной процедурой, которая может проложить дорогу к беременности ее первым внуком. За предыдущие десять дней, пока они вдвоем посещали целую череду лабораторий и смотровых кабинетов к северу от Оксфорд-стрит, плавная смена ролей уже началась: Лорен взяла на себя руководство – инструктировала, обучала, объясняла, настаивала. Рут понимала, что это неизбежно, но никак не могла привыкнуть. Большую часть своей взрослой жизни она контролировала все, что происходило на работе или дома; однако теперь она лишь готовилась стать репродуктивным сосудом для дочери, а ее собственные идеи и взгляды учитывались все реже и реже. Рут улыбалась и кивала, слушая лекцию Лорен, потому что любила ее и сама на это пошла, но в глубине души ее тревожило чувство собственного бессилия и ничтожности.

Рут знала, что любой из тестов может выявить опухоли, неожиданные заболевания или разбухшие зарубцованные артерии – предвестники сердечного приступа. Она побывала уже на девяти приемах, но сегодняшний день был в некотором роде самым важным: если опухоль в матке находится в определенных местах или окажется чем-то пострашнее миомы, то ее забракуют для роли суррогатной матери. Лорен же проходила через эту процедуру множество раз.

– Это совсем не больно, – сказала она матери и замешкалась. – Я с радостью схожу с тобой, если ты не против.

– Да, пойдем, – сказала Рут. – Но не заглядывай за перегородку, хорошо? Ни одной дочери не стоит смотреть на гениталии престарелой матери – так и спятить недолго.

Они истерически расхохотались, и смех ненадолго принес облегчение.

На счастье сонографист оказалась женщиной средних лет. Лорен придвинула стул рядом с кушеткой для осмотра и держала мать за руку, пока вводили зонд. Все три женщины уставились на серый пейзаж таза Рут, появившийся на экране.

– Судя по всему, в стенке матки образовалась небольшая опухоль. Как вы думаете, это серьезная проблема? – спросила Рут, стараясь делать вид, что просто хочет пообщаться.

– Смотря что считать проблемой. – Сонографист делала пометки на экране и вычисляла расстояние между ними. – Почему вы спрашиваете?