– Я пытаюсь забеременеть.

Она прервалась и посмотрела на Рут.

– О, понятно, – сказала она с профессиональным бесстрастием.

Рут покраснела. Она могла читать мысли женщины: срок годности уже давно истек, но родить надо любой ценой; беспокоится скорее о деньгах, чем о здравом смысле; эгоистка.

– Не для себя. Ребенок не мой. – Голос Рут был резким, упреждающим и звучал громче, чем ей бы хотелось. – Это для моей дочери, потому что она не может…

Рут, повернув голову, увидела, что Лорен вздрогнула, глаза ее блестели от слез, и ей стало стыдно за свое тщеславие. Она попробовала еще раз:

– Лорен и ее муж заморозили эмбрионы, чтобы я могла их выносить. Мы хотим знать, получится ли у нас и может ли нам что-то помешать.

Сонографистка посмотрела на них, будто перенастраиваясь, затем снова повернулась к экрану. Ее голос смягчился:

– Толщина стенки матки три миллиметра, это нормально, если вы в постменопаузе, и есть миома размером три сантиметра.

– И достаточно ли гладкая полость для имплантации эмбриона?

– Компьютер сгенерирует трехмерное изображение из всех снимков, которые я делаю, ваш консультант просмотрит его и вынесет решение. Боюсь, я не могу ничего гарантировать.

Пыталась ли она подготовить их к плохим новостям?

* * *

После приема они пошли перекусить в итальянском ресторане к югу от Оксфорд-стрит. Когда они вошли с пакетами в руках, начальница конкурирующей независимой телекомпании заметила Рут. Они пару раз соприкоснулись щеками, представили друг другу своих спутников и договорились в ближайшее время пообедать вместе, прежде чем Лорен и Рут удалось найти столик подальше от чужих ушей.

– Конкуренты? – спросила Лорен.

– Шарлотта Флад. Она милая, но слишком уж любит поболтать о политике, – простонала Рут. – Это аукнется Белле: она без вопросов меня поддержала, когда я взяла отпуск, но теперь, когда мы созваниваемся, ее голос звучит все более напряженно и исступленно. Она думает, что я их бросила.

– Это все из-за меня. Прости.

– Нет, я сама виновата: нужно было ей все объяснить. – Рут замолчала. – На самом деле – и я никогда не думала, что это скажу, – по сравнению с тем, что мы с тобой делаем, весь этот мир – сценарии, зрители, рейтинги – кажется таким пустым. Почти ненастоящим.

– Но ты же любишь свою работу.

Рут на мгновение задумалась.

– Может, и так, но вся эта затея – она развела руками, словно желая обнять их обеих, – и возможность быть рядом с тобой для меня важнее всего, чем я занималась последние годы.

Произнося эти слова, Рут поняла, что говорит правду. В долгих перерывах между приемами они коротали дни в кафе и магазинах: с тех пор как Лорен была ребенком, они, пожалуй, никогда не проводили так много времени вдвоем. Когда девочки росли, Рут всегда была занята работой или хозяйством, а по праздникам все собирались вместе. Теперь они постоянно общались и обсуждали все на свете: Лорен описывала дикие подростковые вечеринки, которые они с Алекс устраивали, когда Рут и Адам уезжали на выходные, и как она когда-то напилась до беспамятства в Рэйвенскорт-парке, когда ей было пятнадцать лет: ее друзья подумали, что она умерла, и вызвали ей скорую.

– Сейчас я понимаю, какой дурой тогда была. Прости, мам.

Рут ответила рассказами о ссорах, которые она устраивала со своей матерью, и о своей тайной жизни в подростковом возрасте. Она описала продиктованный религиозностью страх Анджелы Яго перед сексом до замужества и жуткие истории о таблетках, из-за которых Рут не принимала ее на долгие годы.

Лорен сказала:

– На первом году обучения в колледже я принимала таблетки для экстренной контрацепции, вроде “Смартис”, потому что никому не нравились презервативы. Я не горжусь этим, но они были бесплатными, и их было легко принимать. Но каждый раз приходилось искать другую аптеку, чтобы фармацевты не осуждали. В конце концов я перешла на оральные контрацептивы, но самочувствие после них было неважное, так что, может быть, бабушка была права. Сейчас я понимаю, что побочные эффекты от них точно такие же, как при лечении бесплодия.

– Понимаю, – ответила Рут, – жуткое вздутие живота, ощущение, будто не полностью управляешь собственным телом, да и месячные идут странно. Я принимала их всего пару лет и с радостью бросила.

– А потом чем вы пользовались?

– Ничем, – сказала Рут, – просто не нужно было. Твой отец много лет назад сделал вазэктомию.

Глаза Лорен округлились.

– Ого, неплохо. Даже сейчас немного мужчин добровольно берут на себя ответственность за контрацепцию. В то время, наверное, далеко не каждый мог на такое решиться. К тому же он ненавидит больницы, так что это очень смелый поступок.

– Наверное, – с сомнением сказала Рут. – Честно говоря, я всегда смотрела на эту ситуацию по-другому.

– Тебе очень повезло. Сомневаюсь, что Дэн бы согласился. Хотя ему и не нужно, ведь он выбрал себе жену с бесполезной маткой.

Рут коснулась руки Лорен.

– Перестань себя корить, дорогая. Ты всегда говоришь так, будто это твоя вина, хотя тебе просто не повезло.

Лорен мрачно посмотрела на нее.

– Я так хотела детей. Гораздо больше, чем стать успешной художницей. И когда у меня не получалось, снова и снова, меня как будто обкрадывали. У тебя все прошло наоборот: было бы неплохо завести детей, и – бам! – вот и они, ничего страшного, продолжай жить дальше. – Она замолчала. – Не пойми меня неправильно, я тебя ни в чем не обвиняю.

– Но есть одно но? – спросила Рут, слегка наклонив голову.

Лорен нахмурилась, как будто пыталась распутать клубок мыслей.

– Странно, я никогда раньше не чувствовала, что соревнуюсь с тобой. Ты моя мама, и мы очень разные – Алекс гораздо больше на тебя похожа, – но все эти дни сидим вместе и наблюдаем, как тебя оценивают для той роли, для которой я не гожусь… Честно говоря, мне трудно сдерживать обиду, я ощущаю ее даже на физическом уровне.

– Понимаю. – Рут сочувственно посмотрела на нее и снова протянула руку, но на этот раз Лорен отстранилась.

– Без обид, мам, но ты не можешь меня понять. Ты не знаешь, каково это, настолько бояться обнаружить кровь в унитазе, что перестаешь вообще ходить в туалет и в конечном итоге заболеваешь рецидивирующими инфекциями мочевого пузыря. Или ощущение, когда из тебя выпадает ребенок, и ты ничего не можешь сделать, чтобы это остановить. Или плакать из года в год в дни, когда ребенок должен был появиться на свет, но не появился. – Ее голос повысился. – А на днях, когда та консультантка спросила, что мы будем делать, если ребенок окажется инвалидом, ты просто взяла и сказала: “Попробуем снова”. – Ее взгляд был враждебным. – Разве ты не понимаешь, насколько желанным для нас был бы любой ребенок, после всего, что мы пережили?