– Ты его давно не видел. Он стал настоящим отшельником с той поры, как заполучил графский титул и замок. Но если первое время он несколько раз в год да выбирался в Девонсайд или на благотворительный ужин, то с прошлого ноября совсем в затворника превратился. Я ездил к нему зимой. Жалкое зрелище.

– От чего он умер?

Андервуд-старший равнодушно пожал плечами.

– Не имею ни малейшего понятия. Его экономка сказала, что нашла Бигота лежащим мёртвым в его спальне, прямо у зеркала. По всей видимости, сердце.

– Его адвокат уже зачитал завещание?

– Встреча была перенесена. Сейчас из всех щелей повылазили всевозможные претенденты на имущество, а так как старина Бигот несколько раз переписывал завещание, то адвокаты всех заинтересованных сторон стараются на сто раз перепроверить, что зачитано будет самое последнее волеизъявление и что не будет места подкупу и подмене бумаг.

– Может, мне перепадёт хотя бы деревянный пони? Тот, на которого я пролил кувшин дядиного пунша в детстве. – веселился Тим.

Джейкоб пропустил сказанное сыном мимо ушей.

– Интерес нашей семьи во всей этой истории представляет адвокатская контора сэра Пикли. Того самого, которого пару минут назад ты окрестил доносчиком.

Тим стиснул зубы.

– Я уже понял, что мистера Пикли с его бумажной волокитой мне не избежать. Безумно рад, что ты дал мне об этом понять не один раз и не два. На этом можно считать разговор оконченным? Я, наконец, могу отправиться на вокзал? Поезд, знаешь ли, всегда ходит по расписанию и согласится подождать разве только королевскую особу. А я не королевская особа. Может, ты?

Тим бы ещё что-нибудь добавил, но отец вдруг с такой силой ударил кулаком по подлокотнику кресла, в котором сидел, что Тим вздрогнул.

– Перестань кривляться! Пора бы уже взяться за ум – тебе не пять лет. Хватит бездельничать и брать пример с идиотов Сандерса и Пирсона, и... как там этого третьего? Впрочем, не велика птица, чтобы я напрягал память. Я сказал, что ты никуда не поедешь, – ты никуда не поедешь. Я сказал, что на днях мы встретимся в Аскоте с сэром Пикли и его семьей, – мы встретимся. И раз я уже дал согласие на твой брак с дочерью Фредерика Пикли, Кэтрин, – ты женишься, и обсуждению моё решение не подлежит. И ещё. Попытаешься ослушаться или сбежать – лишишься всего, что имеешь и что мог бы иметь в будущем. 

Утренние часы – не лучшее время для серьёзных разговоров. Они хороши для размеренного потягивания крепкого чая с молоком и чтения светской хроники, но совсем не подходят для обсуждения будущего молодых отпрысков знатных и не знатных родов, у которых ещё ветер в голове, и которые любое слово родителя воспринимают только в штыки, а не во благо.

Для своих лет Тим хоть и был молод, но не на столько, чтобы ощетиниться и тут же записать отца в лютые враги. Впрочем, отец и так уже давно состоял в том списке, правда не на самой верхней строчке, поэтому причислять его к стану врагов было уже бесполезно, как и открыто бунтовать против его решения. Только шишек набьёшь и ничего не добьёшься, тем более где-то в глубине души Тим уже давно ожидал такой подставы. Только был уверен, что новостью его огорошат как минимум после выпуска из университета, а не прямо сейчас, ранним утром, в минуты, когда за окном заливисто поют птицы и через приоткрытую дверь в гостиную струится нежный аромат роз. Поэтому Тим начал издалека.

– Прости, но у меня нет никаких чувств к Кэтрин Пикли. Я даже её ни разу не видел – вдруг она больна или у неё бородавка на носу.

– Вот и увидишь в Аскоте, на скачках. А чувства... – Джейкоб поправил воротник сорочки, начинавший накрахмаленностью раздражать чувствительную кожу шеи, – в них нет ни надобности, ни толка. Со временем от них не остаётся и следа, и корить тебя за их отсутствие я точно не буду. 

– Конечно. – Тим второй раз за утро задержался взглядом на одежде отца, – румяна оставляют след куда заметнее, и толку от них куда больше, чем от чувств. Нарумянится девка – глядишь, не так страшна, и можно с ней даже в театр выйти.

– Вот-вот, – устало заметил Джейкоб, подняв указательный палец вверх. – Я рад, что ты схватываешь на лету.

– Твоя школа, – ответил Тим и сжал пустой бокал из-под виски с такой силой, что стекло хрустнуло и зашлось змейками, а на ладони Тима проступили капельки крови. – Ты её хоть любишь?

– Кого? – рассеянно пробормотал Джейкоб.

– Ту, из-за которой выпер меня из дома.

Андервуд-старший вздохнул так тяжело, будто половину ночи провёл,  не просто качаясь в коляске, прыгающей по ухабам и рытвинам просёлочной дороги, но ещё и с мешком картофеля или свёклы на плечах.

– Между прочим, ты не горел желанием оставаться с ней под одной крышей.

Тим сглотнул и повернул ладонь к себе внутренней стороной. Кровь собиралась в тоненькие струйки и норовила вот-вот прыгнуть на дорогой ковёр.

– Зачем она тебе? Что в ней такого? Ни связей, ни состояния...

– А вот это ты верно подметил, дорогой сын: ни связей, ни состояния. Да только, понимаешь ли, когда у тебя уже есть и связи, и состояние, то больше всего на свете хочется совсем другого.

– Чего же именно?

– Хочется окружить себя красотой. Неземной красотой. Такой, от которой дыхание сводит, и которая будет принадлежать тебе одному и делать всё так, как ты просишь.

– Сдалось тебе это? Купил бы лучше пару новых картин. Они с годами станут дороже, а женская красота только увядать горазда.

– А вот тут ты не прав. Женская красота, если ей воспользоваться с умом, не только приятна для глаз, но может и выгоду принести. И гораздо больше, чем то же полотно Рубенса или Брюгге. Понимаешь, на любое состояние найдётся состояние побольше; на любые связи – связи посильнее или даже законы и вдобавок к ним какой-нибудь прыщавый блюститель, которого не подкупить. А красота... она единична. Даже королева и её дочери, уж на что богаты и властны, той красотой не обладают, а потому, видя их скучный цвет лица и жидкие волосы, их супруги тут же переводят взгляд на мою жену, и внутри них разливается такое приятное ликование, что за одну её улыбку они готовы отписать ей то или иное графство. Ну, а что принадлежит Малесте, то по заключённому между нами брачному договору принадлежит мне. И это я привёл самый простенький пример. Аудиторов и судей обсуждать не будем. Женская красота – страшное оружие, сын мой, и силён тот, кто знает, как и когда это оружие применить. Ты всё понял?

Ответа Джейкоб не получил, а потому открыл глаза, приподнял голову и огляделся. Тима в гостиной не было. Зато через некоторое время хлопнула дверь, ведущая на летнюю веранду. Джейкоб довольно хмыкнул, закрыл глаза и погрузился в лёгкую дремоту, о которой мечтал всю ночь. 

Когда Малеста проснулась, утро было в разгаре. По полу разливались лужицы солнечного света, а снаружи доносилось бодрое громыхание тележки садовника. Погода наладилась, а, значит, ненавистный сердцу и мыслям мальчишка уехал. Тот, кто вчера спас ей жизнь, одновременно был противен во всех отношениях. И только осознание, что избалованный разгильдяй, привыкший всю жизнь выходить сухим из воды лишь благодаря связям и капиталу отца, сейчас далеко-далеко, придало сил и сделало яркое утро по-настоящему ярким.